— Я торговал оптом, а не в розницу!
— Не имеет значения! Вот слушай, тут написано, что ты должен делать: «…Высоко нести достоинство самой могущественной державы мира, представлять идеалы свободы и демократии, являться образцом гражданина…» — За пять тысяч можно быть образцом, — согласился Гарри. — Но все-таки что они от меня хотят?
Ли принялась шелестеть бумагами. Через некоторое время она сказала:
— Прежде всего, они требуют, чтобы нам вернули «Аиду». Эта штука является основной государственной тайной. Она — база нашего могущества…
— Какого же черта они швыряют где попало эту базу! — Гарри по-турецки уселся на кровати и уставился на Ли.
— Ты несправедлив! — возразила ближайшая советница посла. — Мы всегда в жизни теряем не там, где хотим! Если бы мы теряли, где хотели, то всегда бы находили! Я, помню, раз потеряла сумочку. Ни у кого такой не было. Черная, из кожи, под настоящего крокодила. А ручка плетеная… Неделю ревела…
— Сравнила — «Аиду» с сумочкой!
— Кому что! Все эти бомбы, по мне, не стоят тюбика губной помады! От помады толк есть, а от них какой прок?..
Пулькин не знал, какой прок от водородных бомб, и поэтому промолчал. Вообще с Ли было трудно спорить, Она была не лишена здравого смысла. В самом деле, какая ему польза от бомб? А одна «Аида» стоит, наверное, не меньше десятка составов с мылом самого лучшего качества. А десяток составов — это же начало торговли во всей Европе!
Посол потянулся, дернул шнурок выключателя, свет в спальне погас. Всю ночь Пулькину снились железнодорожные склады, набитые мылом, зубной пастой, кремом-пуф и прочим ходовым товаром…
В девять утра Гарри поехал в генеральный штаб. Поставив машину у главного подъезда, посол направился в здание. Едва он отошел от автомобиля, как солдат, охранявший вход, окликнул:
— Здесь стоянки нет! Уберите машину.
— Помалкивай, парень, — оборвал Гарри. — Мне можно. Я с твоим фельдмаршалом на короткой ноге…
Гарри важно прошел мимо опешившего часового. В вестибюле его встретил вежливый швейцар в какой-то странной полувоенной форме, расшитой золотыми шнурами.
— Доброе утро! — подобострастно согнулся швейцар в поклоне.
— Привет. Я к фельдмаршалу.
— Господин фельдмаршал приезжают в одиннадцать. У нас еще никого нет. Слишком рано.
— Рано? — удивился посол-сержант, посмотрев на часы. — Ровно девять десять. Вот лентяи! Пора заниматься бизнесом, а они еще валяются в постелях…
— Да, у нас старые порядки, — вежливо согласился швейцар. — Будете ожидать?
— Буду, — ответил Гарри и уселся на диван, стоявший в холле. — Скажи-ка, старина, может, я могу решить вопрос и без фельдмаршала? Уж очень он у вас надутый.
Старый швейцар огляделся по сторонам. Убедившись, что в холле не было ни души, приосанился.
— Изложите, в чем суть. Если в моей компетенции…
— Несколько дней назад наши ребята случайно кинули на вас водородную бомбу «Аида». Это у нее такое имя. Редкая штука. Стоит кучу денег…
Гарри поднял руки, показывая, какую кучу денег стоит бомба. Глаза у швейцара стали круглыми, как у совы. Но сержант, исполнявший дипломатические обязанности, не обратил на это никакого внимания.
— Так вот, — продолжал он, — ваши быстро прибрали ее к рукам…
— А она что — не взорвалась? — наконец выдавил старик. Забывшись, он тоже спустился на диван.
— Шутник ты, я посмотрю. Если бы «Аида» подала голос, мы бы с тобой уже болтали со святым Петром.
— Бог мой! И чего вы еще хотите?
— Как это чего? Поиграли — и хватит. Возвращайте «Аиду». Мне приказано договориться, когда и где я могу получить эту штуку.
В мрачном холле генерального штаба, где, словно застывшая шеренга солдат, стояли массивные колонны дикого камня, было пустынно и гулко. Где-то далеко в недрах штаба совсем по-домашнему выл пылесос. Наверное, спешила окончить работу уборщица. У входа мерно поскрипывали ботинки часового.
Швейцар, прищурив глаза, испытующе посмотрел на иноземца и, решившись, проговорил:
— Меня, конечно, могут выгнать, но я так скажу… Простите меня, старика, но вы плохо знаете наших военных. А я их повидал за полвека тыщи. Не видать вам вашей «Аиды» или как там ее… не видать вам, как своих ушей…
— При чем тут уши? — настороженно спросил Гарри, Беспечное утреннее настроение вдруг исчезло. Помрачневший старик в этом дурацком раззолоченном мундире напомнил мудрого нахохлившегося библейского царя Соломона, которого Пулькин видел как-то в одном из фильмов…
— А у меня внуку шесть лет исполнилось, младшему… — задумчиво говорил швейцар. — В войну играть любит. Только и знает — танки, бомбы… Если в руки наших военных попала водородная бомба, они не успокоятся, пока ее не взорвут…
— А кто разрешит? — взволнованно сказал Пулькин.
— А они и не будут спрашивать. Они никогда не спрашивали, а потом подписывали капитуляции. Стратегия…
10
Лучшее право — сила. Это положение, известное с доисторических времен, неуклонно соблюдалось генеральным штабом при разработке своих концепций, хотя хронологически деятельность штаба можно отнести к периоду новейшей истории. Так или иначе, в этом военном учреждении историю уважали.
Историческому отделу были предоставлены удобные апартаменты на привилегированном втором этаже. За полированными стеклами книжных шкафов десятилетиями покоились тисненой кожи тома доктрин и мемуаров. Сам командующий нередко заходил сюда, чтобы провести часок-другой в обществе Мольтке и Гудериана…
Что касается юридического отдела, то о нем военные руководители вспоминали лишь раз в двадцать — тридцать лет, когда приходилось подписывать капитуляции…
Поэтому, когда командующий потребовал к себе главу юридического отдела, подчиненные растерялись. После получасовых поисков на чердаке среди пыльных бумаг и всякого хлама был обнаружен тощий седой лейтенант в полинялом мундире, усыпанном перхотью. Выяснилось, что лейтенант носил звучную фамилию Гинденбург и что последний раз он получил повышение в звании еще во время первой мировой войны…
Узнав, что он кому-то понадобился, Гинденбург испуганно опустился на шаткий стул с поломанной спинкой. — Неужели на пенсию? А у меня еще три дочери не замужем…
— Не на пенсию, а на первый этаж! — скомандовал полковник, личный помощник фельдмаршала, и потащил дряхлого Гинденбурга с чердака.
На лестничной площадке суетливые военные постарались очистить юриста от пыли и паутины.
— Все равно несолидно! — сожалеюще сказал полковник, оглядев юриста.
Стащив с себя мундир, он быстро напялил его на тощего Гинденбурга.
— Господа, скорее снимайте с себя ордена! — приказал полковник.
Военные наскоро перекололи свои ордена на полковничий мундир, и через несколько минут преображенного юриста втолкнули в кабинет фельдмаршала.
В кабинете полыхали страсти. Красный разгневанный Гарри сидел верхом на стуле напротив такого же красного фельдмаршала и, энергично разрубая воздух ладонью, говорил:
