глазки-щелочки, суетливо шныряющие туда-сюда, противные тонкие губы ввалившегося от недостатка зубов рта и огромный, вдобавок кривой, как у профессионального боксера, нос.
Вытянувшись в струнку, всем своим существом изображая преданность и подобострастие, она встала перед бандитами по стойке «смирно».
– Принимай товар, Никитична! – распорядился один из них.
– Конечно, хозяин, все сделаем, хозяин, все будет как надо, хозяин, – лебезила перед охранниками старая преданная крыса.
– Ну ладно, мы пошли, – прозвучало в ответ лениво, – чего мне тебя учить, ты сама все знаешь.
После ухода бандитов Никитична мгновенно преобразилась. Из подобострастной крысы она стала крысой-начальницей. Расправив свои сухие плечики, выпятив вперед несуществующую грудь, она медленно обошла подруг, недовольно причмокивая, потом уселась за стол, поставила на него локти, переплела коротенькие пальцы и уложила на эту незамысловатую конструкцию свой острый подбородок.
Популярная поза красоток на фотографиях сороковых – пятидесятых годов, нещадно эксплуатируемая фотографами тех лет. Видимо, стереотип настолько отпечатался в мозгу этого бесполого страшилища, что она, скорее всего, неосознанно продолжала пользоваться старой уловкой по сей день. Надо сказать, это ей мало помогло, скорее наоборот. Кокетливый монстр – это не смешное, а скорее жутковатое зрелище. А кокетливый монстр – хозяин страшного барака непонятного назначения – зрелище жуткое вдвойне.
– А ну, шалавы, быстро подошли сюда, – скомандовала она визгливым противным голосом, – раздевайтесь! Вещи, деньги – все на стол! Быстро!
– Что? – ошеломленно спросила Юлька.
– Ой, не могу, глухие чёль? – съехидничала Никитична. – Быстро, я сказала, а то сейчас познакомлю со своей дорогой подружкой.
Только тут пленницы, следуя за взглядом старухи, разглядели, что рядом с монстром на лавке лежит самая настоящая милицейская дубинка.
Несчастные стали беспомощно озираться, в слабой надежде найти хоть какую-то поддержку или хотя бы понять, что делать и как себя вести. Обитатели барака дружно хранили молчание. Ни словечка, ни сочувствующего взгляда, только прикрытые рваньем равнодушные, ничего не выражающие немые спины.
– Ну, я жду! Не стесняйтесь, здесь все свои, – продолжала ерничать фурия.
Несчастные стали молча стягивать с себя одежду, складывая ее на столе перед серым чудовищем. Та, мгновенно забыв о своей недавней кокетливой позе, с жадностью накидывалась на каждую новую вещь, тщательно ее рассматривала и ощупывала, потом, удовлетворенно хмыкнув, откладывала в одну кучку разные мелочи, обнаруженные в карманах. После обыска она небрежно сбрасывала одежду на грязный земляной пол.
Проделав эту несложную операцию, она глянула своими бегающими глазками на униженных и трясущихся пленниц, оставшихся в одном белье, и с заметным сожалением бросила взгляд на их почти новенькие кроссовки. Но тут старухе не повезло: размер обуви пленниц был гораздо меньше ее старых растоптанных ступней. При всем желании не натянешь. Тут подругам повезло, если вообще в этот момент можно говорить о каком-то везении, обувь осталась при них. Совершенно неожиданно Никитична рявкнула вновь с такой ненавистью и остервенением в голосе, что подруги вздрогнули от этого звериного рыка:
– Часы! Ща порву, курвы, часы!
Девушки торопливо сняли с запястий наручные часы и осторожно положили перед мучительницей.
– То-то же, – швыряя им взамен одежды какие-то замызганные халаты, прошамкала она, – а теперь спать, вон ваши места! И не вякать тут у меня, суки! И так на ночь глядя спокою лишили. Быстро по местам.
Пока подруги пытались хоть каким-нибудь образом устроиться на жестких и грязных нарах, ворочаясь с боку на бок и мысленно прощаясь с последними надеждами на счастливый исход затянувшегося и оказавшегося таким опасным и непредсказуемым путешествия, в бараке начало происходить какое-то странное движение.
Со всех сторон, как в самом жутком кошмаре, в абсолютной тишине, с нар стали подниматься серые тени. Существ, медленно поднимающихся с нар, трудно было назвать людьми: пол и возраст определить было совершенно невозможно. Серые, ничего не выражающие лица, худые изможденные тела в немыслимых одеяниях… Тени поднимались и, соблюдая, видимо, давно и навсегда заведенный порядок, покорно выстраивались в немую цепочку. Потом двери барака распахнулись, и цепочка послушно и заученно потекла из барака на улицу.
Подруги, совершенно потеряв способность соображать, скованные диким ужасом, наблюдали за происходящим, еще не смея до конца поверить в ту страшную истину, что они теперь тоже стали маленькой частицей и одновременно участницами окружающего их ужаса.
– Чего расселись, уродины? – услышали они вопль Никитичны. – А ну, быстро встали и вперед вместе со всеми. И глядите мне! – погрозила она вслед своим костлявым пальцем.
Пересиливая собственный страх, подруги присоединились к скорбной процессии. По-прежнему абсолютно безмолвная цепочка людей-призраков в каком-то странном, давно заученном ритме, медленно, но довольно целенаправленно двигалась по протоптанной тропинке к близлежащей сопке. Влившись в общую серую массу и невольно подчиняясь законам движения этой скорбной толпы, подруги брели вместе со всеми, неосознанно повторяя неизвестно кем заданный ритм. Они сразу поняли, что задавать вопросы бесполезно.
В темноте трудно было сориентироваться. Подруги старались понять, что же на самом деле происходит и куда судьба-злодейка забросила их на этот раз. Все увиденное было слишком нереальным, невозможным, нелогичным, чтобы просто поверить в происходящее, не то чтобы строить долгосрочные прогнозы и делать выводы.
Единственное, что поняли подруги, – это то, что их цепочка в странном фантастическом шествии неизвестно к какой цели далеко не единственная. Со всех сторон в одном направлении стекались скорбные молчаливые вереницы странных людей-призраков.
Оказавшись у подножия сопки, к которой через минут двадцать безмолвную вереницу привела натоптанная тропинка, подруги увидели, что на самом деле сопка была не совсем обычным объектом. Во- первых, у горы была дверь, вполне рукотворная. Сейчас обе створки были открыты настежь. Через эти врата подруги попали в непонятное нечто. Да, визуально сопка оставалась такой, какой ее создала природа, но внутри она оказалась полой и напоминала помещение то ли огромного заводского цеха, то ли гигантского ангара. Потолки и стены псевдосопки оказались укреплены мощными железобетонными конструкциями, все внутренние помещения, а их здесь было несколько, ярко освещены. Огромный первый зал был разбит на несколько секций, отделенных друг от друга где легкими перегородками, где капитальными стенами. По бетонной поверхности пола деловито шныряли небольшие современные автопогрузчики, в центре неторопливо двигалась настоящая конвейерная лента небольшого транспортера. Все очень напоминало промышленное предприятие, завод или фабрику, сразу и не разберешь.
Огромные широко распахнутые двери сопки поглощали безмолвные живые ручейки, пропуская их вовнутрь подпольного завода. Попадая в помещение, цепочки распадались. Было заметно, что и это движение отнюдь не было хаотичным.
Каждый человек четко знал свои обязанности и, заученно выполняя определенные движения, покорно занимал свое рабочее место. Дюжие вооруженные охранники были повсюду. Двое из них контролировали ворота, остальные рассредоточились по всей территории, зорко следя за каждым движением подневольной рабочей силы.
Сначала в комнате, похожей на раздевалку, люди переодевались. Кто-то сбрасывал рванье и надевал на себя высоченные резиновые бахилы, брезентовые штаны и такие же грубые брезентовые рубахи. Кое-кто натягивал всю эту брезентово-резиновую амуницию поверх одежды. Каждый повязывал на голову косынку, надевал прорезиненный фартук и перчатки, некоторые натягивали на лицо грязные марлевые повязки.
К подругам, как только они попали в раздевалку, сразу же подошел охранник, выразительным кивком указал им их место, и те, вновь подчиняясь общему ритму, изредка поглядывая на соседей, стали облачаться в рабочую одежду. После переодевания их отвели в первый зал импровизированного завода, поставили у контейнерной ленты друг напротив друга и вручили по огромному острому разделочному
