антисемитизма. Наоборот: усиление ассимиляционных тенденций в еврействе всегда вызывало быстрый рост антисемитизма, а партикуляристическая реакция соответственно ослабляла антисемитизм. Это и a priori естественно: чтобы ненавидеть человека, надо придти с ним в тесное соприкосновение; кто держится вдали от нас, того мы не знаем и не можем питать к нему сколько- нибудь сильных чувств[61].
Ученые давно обратили внимание на тот факт, что в до-маккавейскую эпоху антисемитизм был значительно слабее, чем в после-маккавейскую. Исходя из теории, по которой «партикуляризм причина антисемитизма», приходилось допускать, что партикуляризм появился только после Антиоха Эпифана, что до этого времени в еврействе преобладали ассимиляционные тенденции. Откуда же появилось вдруг стремление отгородиться? Самый легкий способ об'яснять исторические явления — об'яснение их волей отдельных «великих» людей, облеченных властью — и на этот раз пришел на помощь ученым исследователям… Все-де было хорошо, евреи уже чуть-чуть не сделались греками. Надо было только немного затаить дыхание, чтобы не спугнуть робкую птичку. Но тут появляется на сцену неотесанный Антиох Эпифан — по мнению одних, безумный деспот, по другим, взбалмошный прямолинейный фанатик — и пытается военными мерами ускорить этот процесс, совершает ряд насилий и т. д. Евреи, конечно, обиделись и сказали: «А так вот вы какие! А мы вас так любили!» Они надулись, отвернулись в сторону, закутались в талесы и больше знать не пожелали эллинизма. Греки ждали-ждали и, в конце концов, решили: «Как аукнется, так и откликнется» и стали ненавидеть евреев, так как при всей их терпимости им больше ничего не осталось делать. Приблизительно так излагают дело Штегелин (о. с. 16–17) и Вилькен (Zum alex. Antisemitismus, 785 с пр. I).[62] Не говоря уже об априорной недопустимости об'яснения исторических явлений волей безумного человека, иными словами, чудом, вся эта концепция противоречит историческим фактам. Об'ективное историческое исследование приводит нас к выводу, что ассимиляционные тенденции в еврействе, замирая на короткое время после погромов, в общем начиная с конца IV в. до Р. X. и кончая временем первых побед христианства, все росли и усиливались. Если затем они уступили место партикуляризму, то причина здесь, — во-первых, в том, что евреи были вовлечены в общий процесс средневеково-христианского одичания, а, во-вторых, в усилении христианства, которое отторгло от еврейства значительную часть склонных к ассимиляции элементов и тем самым вызвало искусственное усиление партикуляристических течений[63]. {Добавление: Поэтому не следует видеть в выпадах Талмуда доказательства партикуляристического направления еврейства эпохи второго храма: подобно тому, как христианская поповщина взяла на себя роль могильщика античной культуры, и еврейская поповщина в это же время изливала свой полемический яд на еврейско-эллинистическое просвещение. Как мы видели, евреи всегда живо ощущали параллель между пребыванием их в Египте в эпоху фараонов и в позднюю эллинистически- римскую эпоху. Из книги «Премудрости Соломоновой» мы заключили (стр. 66. 96. 150) что они ждали и в римскую эпоху такого же вмешательства Божества в пользу евреев, как во время Исхода; однако этого не случилось. В чем причина этого? Талмуд поясняет: «За четыре заслуги перед Господом евреи были освобождены из рабства египетского: за то, что они не изменяли своих имен, сохранили свой родной язык, не разоблачали священных тайн (имеется в виду перевод на греч. яз. Библии — Септуагинта) и не отменяли обрезания» (Socher-Tob, 114). Так обр., тот же Талмуд свидетельствует о характерных сторонах ассимиляции евреев элл. — римской эпохи; здесь мы имеем также косвенное доказательство существования в это время и таких лиц, которые, оставаясь евреями не подвергали детей обрезанию; с этими то «крайними ассимиляторами» и полемизирует Филон (de migr. Abr. I 450, цит. на стр. 135). По этой же причине неправы те, которые об'ясняютъ еврейский партикуляризм религиозной причиной — запрещением есть за одним столом с иноплеменниками. В доказательство того, что такое запрещение соблюдалось в жизни, можно (и то с натяжкой, см. ниже) привести только цитированное уже на стр. 209 указание писателя V в. по P. X. Рутилия Намациана (animal humanis dissоciale cibis) и столь же поздние указания Талмуда (напр. Аман в Esther-Rabba — С. Фруг, о. с. 159 — говорит: «(Евреи) не едят и не пьют за одним столом с нами», при чем эта черта особенно смакуется: «упадет в кубок муха, они муху выбросят вон, а вино выпьют; а попробуй ты, царь, дотронуться до кубка — выплеснут на пол и пить не станут»). Однако, еще во II в. или даже позже эти правила соблюдались разве только в Палестине; ср. изречение р. Симеона бен Элеазар (Tos. Aboda Zara, IV, 6 в. 8а, Abot di R, Nathan XXIV, 41Buchler, REJ 42, 231): «Евреи, живущие вне Палестины — идолопоклонники: если язычник справляет свадьбу своего сына и приглашает на свадебный обед, всех евреев города, (они приходят). Правда, они едят кушанья и пьют напитки, принесенные ими с собой; правда, им подают их собственные слуги, — но, тем не менее, это — идолопоклонство». В эпоху второго храма так было и в Палестине; только этим можно об'яснить, что еврейским национальным героиням, Эсфири и Юдифи, вменяется в особую заслугу то, что они, сидя за столом язычников, ели свою пищу (Jud. 12 2. I2 19. Estb, 2 20. 5 4. 8. 7 1 2). Обычай приходить в гости на обед со своим слугой и с собственными кушаньями и напитками (с «корзиночкой» — kiste, spyridion, sportula) имел широкое распространение в античном мире уже во времена Аристофана (Acharn. 1085 слл. Vesp. 1250–1251; хозяин сервирует только пирожное и десерт — Acharn. 1091–1092) и, чем дальше, тем он все больше входил в моду; поэтому эта еврейская черта никак не могла вызвать антисемитизма, — тем более, что известные алиментарные запрещения соблюдались и греческими философскими сектами (напр. пифагорейцами). Правда, в противоположность канонической книге Эсфири, добавления к этой книге (молитва Эсфири) и III кн. Маккавеев (3 4–7) в духе националистической реакции ставят в особую заслугу евреям их партикуляризм в нище. Но было бы абсурдом допускать, как это делает Андрэ (Les apocryphes, Flor. 1903, стр. 202–203), что автор добавлений впадает в прямое противоречие с основной книгой, где трижды говорится о том, что Эсфирь пировала вместе с царем. И в самом деле, ouk ephagen trapezan не значит: «не ела за столом (такого-то)», а «не ела кушаний (такого-то)». Точно также прямой смысл homospondos — в III Макк. 3 7 — не: «едящий за одним столом», а «вкушающий от жертвенного возлияния». Конечно, при наличии антисемитизма, и эта особенность, наряду с другими религиозными навыками, раздражала греков (III Макк. 3 7), но не она была причиной антисемитизма.}
Этот взгляд подтверждается бесспорными фактами. До похода Александра Великого процесс эллинизации палестинских греков еще чуть начинался. Партикуляристические тенденции еще преобладали. Александр Великий, не имея оснований не любить евреев, повидимому, отнесся к ним сочувственно (см. выше стр. 82 прим.; Bertholet, о. с. стр. 196 слл.). В это время эллинизованный еврей был еще чрезвычайной редкостью; ученик Аристотеля Клеарх (fr. 7 R) с большим удивлением рассказывает: «Этот человек был евреем из Палестины. Эти евреи происходят от индийских философов. Индусы называют философов «каланами», а сирийцы, — «евреями». Этот человек был греком (теперь мы сказали бы — европейцем) не только по языку, но и душой. Он познакомился с нами и некоторыми другими учеными, чтобы узнать, какова наша мудрость. Но сойдясь с большим количеством ученых, он большему научил их, чем от них научился». Мы видим, что в эту эпоху, когда ассимиляция только начиналась и евреи, приобщенные к эллинской культуре, были еще редкостью, греческая интеллигенция относилась к еврейству с большим сочувствием и симпатией: евреи считались философами и мудрецами par excellence». Однако, в ближайшее время эллинизация пошла более быстрым темпом, и наряду с этим растет неприязнь к евреям. Об этом свидетельствует живший при первом Птоломее Гекатей Абдерский (fr. 9 R § 9): «Позже, при господстве персов и победивших их македонян, вследствие тесного соприкосновения с иностранцами, многие из исконных еврейских установлений перестали соблюдаться»[64]. И у этого же Гекатея, как мы видели выше (стр. 83), мы находим первые признаки неприязни к евреям; в частности этот же Гекатей обвиняет евреев в партикуляризме (выше стр. 112).
Царствование Антиоха IV было расцветом эллинистических тенденций в Палестине (см. Wellhausen, Israel, und jud. Geschichte 241 слл. 252 слл.), и именно к этому времени относится первое жестокое гонение на евреев — «мерзость запустения» Аінтиоха IV (выше, стр. 85). Насилия Антиоха IV вызвали на короткое время националистическую, а, след., и партикуляристическую реакцию в Палестине. Любопытно, что (как мы отметили уже выше на стр. 86) для этого времени (165–106 г.) в эллинистической Азии не засвидетельствовано никаких проявлений антисемитизма ни в литературе, ни в
