Успехи ясновидения

Тем заметней вызывающая поза глагола - и отталкивающее первое лицо подозрительного множественного числа. Инверсия классическая: толпой угрюмою и скоро позабытой... Но эпитеты невозможные, в лирике неслыханные; оглушительно хлесткая рифма обещает скандал; что-то будет?

('Некоторые входили так, как были на улице, в пальто и в шубах. Совсем пьяных, впрочем, не было; зато все казались сильно навеселе...' Это шуты, постоянно сопутствующие Рогожину - и Мышкину - в романе 'Идиот'. Помните, как они являются в квартиру Настасьи Филипповны? 'Великолепное убранство первых двух комнат... редкая мебель, картины, огромная статуя Венеры - вес это произвело на них неотразимое впечатление почтения и чуть ли даже, не страха. Это не помешало, конечно, им всем, мало-помалу и с нахальным любопытством... протесниться за Рогожиным в гостиную...')

...В гробу царица ждет.

То есть восковая статуя полуголой молодой женщины; это якобы Клеопатра, последняя царица Египта; изображен момент самоубийства: Клеопатра прижимает к груди змею; змея сделана из резины; приспособлены какие-то чудеса техники, так что грудь как бы дышит, а змея через равные промежутки времени как бы жалит. Короче говоря, зрелище - на любителя. И передано стихами почти наивными, - а магическую игру согласных в шелест и звон - а также глубину и протяженность гласных - легко принять за побочный эффект.

Она лежит в гробу стеклянном
И не мертва и не жива,
А люди шепчут неустанно
О ней бесстыдные слова,

Она раскинулась лениво
Навек забыть, навек уснуть
Змея легко, неторопливо
Ей жалит восковую грудь...

И вдруг, в музейной этой тишине, опять неприличная выходка - ни с того ни с сего:

Я сам, позорный и продажный,
С кругами синими у глаз -

Ничего подобного никто в русской литературе никогда не произносил. Отвага беспримерная, скоро ее переймут Есенин и другие. Но как навязчиво неуместен здесь этот автопортрет. И к чему эти подробности о подлежащем, если сказуемое столь незначительно:

Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск, открытый напоказ...

Ну, пришел и пришел. Сообщение самое невинное - и торжественный тон просто нелеп. Как если бы моральная неустойчивость абсолютно исключала интерес к подобным зрелищам. Судя по следующей строфе - скорее наоборот. Синтаксис там невнятный, но все же позволяет догадаться, что изображаемый культпоход - отнюдь не первый:

Тебя рассматривает каждый,
Но если б гроб твой не был пуст,
Я услыхал бы не однажды
Надменный вздох истлевших уст...

Несмотря ни на что, фонетика волшебная. Ведь это вздор - вздох уст, а строка действительно вздыхает - и за ней строфа:

'Кадите мне. Цветы рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь я - воск. Я тлен. Я прах'.

Ария не оригинальная - тотчас видно, что в Петербург так называемого 'серебряного века' царица Египта прибыла из Москвы, где Валерий Брюсов, прочитав роман Райдера Хаггарда 'Клеопатра', сочинил ровно восемь лет назад одноименное стихотворение: 'Я - Клеопатра, я была царица, В Египте правила восьмнадцатъ лет. Погиб и вечный Рим, Лагидов нет, Мой прах несчастный не хранит гробница' - и так далее. Ничего не поделаешь, так проходит земная слава.

Но Блок отвечает монологом в духе А. И. Поприщина:

'Царица! Я пленен тобою!
Я был в Египте лишь рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом и царем!

Ты видишь ли теперь из гроба,
Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
Что я и Цезарь будем оба
В веках равны перед судьбой?'

Не пародия ли тут, в самом деле, на стихи Валерия Яковлевича, дорогого мэтра? ('Стихи Ваши - всегда со мной', - сказано ему в письме, отправленном несколько дней назад.) Цезарь ведь - его герой. Конечно, и раб - из его же баллады ('Я - раб, и был рабом покорным Прекраснейшей из всех цариц...')

Но тогда стихотворение Блока - просто сатира с оттенком пасквиля. Нет, непохоже: слишком невесело. И потом, эта Русь, пьяная Клеопатрой... У Брюсова тоже безвкусицы хоть отбавляй, однако совсем