не читая. Ведь это он, выступая перед выпускниками Мичиганского университета на тамошнем стадионе, говорил:
'Сам по себе ни один индивидуум не стоит упражнения в несправедливости (или даже в справедливости). Отношение один к одному не оправдывает усилия; ценно только эхо. Это главный принцип любого притеснителя, спонсируется ли он государством, или руководствуется собственным я. Поэтому гоните или глушите эхо, не позволяйте событию, каким бы неприятным или значительным оно ни было, занимать больше времени, чем ему потребовалось, чтобы произойти.
То, что делают ваши неприятели, приобретает свое значение или важность от того, как вы на это реагируете. Поэтому промчитесь сквозь или мимо них, как если бы они были желтым, а не красным светом. Не задерживайтесь на них мысленно или вербально; не гордитесь тем, что вы простили или забыли их, на худой конец, первым делом забудьте. Так вы избавите клетки вашего мозга от бесполезного возбуждения; так, возможно, вы даже можете спасти этих тупиц от самих себя, ибо перспектива быть забытым короче перспективы быть прощенным. Переключите канал: вы не можете прекратить вещание этой сети, но в ваших силах, по крайней мере, уменьшить ее рейтинг. Это решение вряд ли понравится ангелам, но оно непременно нанесет удар по демонам, а в данный момент это самое важное...'
Видите ли, Иосиф Бродский успел додумать почти каждую мысль до точки, где она пересекается со всеми остальными. И эта, скажем, точка понимания почти совпала с той, откуда почему-то раздавались в нем стихи. Как если бы он брел, замерзая, к полюсу, - наблюдая свой путь с Полярной звезды.
Все собаки съедены. В дневнике не осталось чистой страницы. И бисер слов покрывает фото супруги, к ее щеке мушку даты сомнительной приколов. Дальше - снимок сестры. Он не щадит сестру: речь идет о достигнутой широте! И гангрена, чернея, взбирается по бедру, как чулок девицы из варьете. Очень коротко, очень грубо и приблизительно говоря, так называемый дар - его? ему? - не знаю, - обернулся в конце концов интуицией о так называемом космическом процессе. Точней и еще безобразней сказать интонацией, передающей такую интуицию. Какое-то знание, безрадостное, но несомненное, - о Главном Сюжете поселилось в его гортани, - а чтобы проникнуть в голос, переустроило русскую стихотворную речь, разогнав ее до скорости мысли ударами сверхмощных пауз.
Да, голос - знакомый, окрашенный усталостью и болью, - а синтаксис ума и зрение - не совсем как у людей - и разоблачают доступную, обычную, к нам обращенную реальность как самообман.
Смысл того, что якобы есть, определяется тем, чего нет, - отсутствием, убыванием, вычитанием.
Я слышу не то, что ты говоришь, а голос. Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег. И это не комната, где мы сидим, но полюс; плюс наши следы ведут от него, а не к. Дело не в том, что скоро все кончится, как у всех. А просто мироздание работает как невообразимый пылесос, добиваясь полной и окончательной Пустоты, - и одна, отдельно взятая пылинка догадывается, что происходит.
Или, допустим, Второе Начало Термодинамики стало душой и талантом одного из нас. И метафора кричит об энтропии как мере всех вещей.
Получаются - вместо сладких звуков и молитв - какие-то афоризмы в духе фрагментов Гераклита Темного:
...В этом и есть, видать,
роль материи во времени - передать все во власть ничего, чтоб заселить верто град голубой мечты, разменявши ничто на собственные черты. ***** ...Когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал, помни: пространство, которому, кажется, ничего не нужно, на самом деле нуждается сильно во взгляде со стороны, в критерии пустоты. И сослужить эту службу способен только ты. ***** ...Это - комплекс статуи, слиться с теменью согласной, внутренности скрепя. Человек отличается только степенью отчаянья от самого себя. **** ...Человеку всюду мнится та перспектива, в которой он пропадает из виду. И если он слышит звон, то звонят по нему: пьют, бьют и сдают посуду. 
