сейчас претерпевают – знает только бог да они сами. Ох, этот Кезамаа со своим дерном!
У Тоотса положение незавидное. Хотя парень и пыжится, но он промок насквозь, а долго сидеть в мокрой одежде не годится. Ребята принимаются обсуждать, что делать.
Но Тоотс уже сам знает, что ему делать. Он раздевается, благословляя ту минуту, когда раздарил свои вещи (не то и они вымокли бы) и забирается в постель. Одежду его уносят сушиться на солнце. – А если придет кистер, – наставляет он ребят, – скажите, что я лежу в скарлатине.
Затем он, как и полагается настоящему больному, велит себе принести в постель разные вещи и чувствует себя довольно уютно.
На реке арендатор и Либле, посмеиваясь, продолжают свою работу.
XXVIII
На следующий день в обеденный перерыв кистер гонит мальчишек в сад копать грядки. Юрьев день давно прошел – пора и овощи сеять. Ребята трудятся не за страх, а за совесть. Одни копают, другие работают граблями, третьи засевают мелкими зернышками черную землю.
Один лишь Тоотс стоит в стороне и наблюдает. Он сегодня последний день в школе – стоит ли еще себя утруждать работой.
«Черт побери, – думает он, – всю зиму Юри-Коротышка орет на меня, ругается, а теперь иди еще ему грядки копай. Дураков на свете мало, да и тех вчера вздули; кому охота, тот пусть работает, а я погляжу со стороны. Кистер обещал потом дать каждому парню по кренделю – ну и пусть дает. Этой костью он других собак, может, и обманет, а меня не удастся».
– Ну, Тоотс, а ты чего ждешь? – спрашивает кистер.
– Мне судорога икру свела, – отвечает Тоотс, ступить не могу.
– Судорога? Долго ли у тебя эта судорога будет, она скоро пройдет. Потри ногу немножко!
– Да я ее, сатану, уже тер, еще хуже делается.
– Это что такое? А ну-ка пошевели ногой!
– Не могу пошевелить, она тогда как в огне горит. Судорога эта у меня с детства, чуть простужусь – сразу ногу сводит.
– Где же ты простудился в такую теплынь?
– В реке. То есть нет, не в реке. На берегу реки.
Кистер подозрительно оглядывает Тоотса и отходит в сторону. Прямо исчадие ада этот Тоотс; ничего, кроме озорства, ему не идет на ум. Хорошо, что он покидает школу, здесь он только подает дурной пример другим.
Тоотс тайком показывает кистеру кулак. Ах вот как, пошевели, говорит, ногой! Если бы у него, Тоотса, и вправду судорога была, стал бы он еще ждать кистерских наставлений. Он-то со своей судорогой справится, а Юри-Коротышка пусть сам свои грядки копает и засевает их хоть бурьяном. Да, именно: пусть хоть бурьяном засевает, а его ногу пусть оставит в покое. Нога это нога, а грядка это грядка. А в самом деле, если б найти что-нибудь такое… вроде семян бурьяна… Посыпать бы на грядки… Был бы кистеру подарочек. Ох как жаль, что нет под рукой чего-нибудь в таком роде… скажем, семян льна или клевера. Но зачем лен или клевер, можно ведь… можно… Ого-го-го-го! Он у меня еще наплачется!
Тоотс прячется за куст и хохочет, как безумный. В то же время, обернувшись к ребятам, он строит им такие уморительные гримасы, что и они заливаются громким смехом.
«Чего это он смеется? – думает Имелик. – Вчера только был такой грустный, что даже шапка на голове – и та чуть не поседела, а сейчас разошелся, как сумасшедший. Видно, опять собирается выкинуть какой- нибудь фокус».
Дальше ему некогда раздумывать: из-за кустов появляется Тоотс с невероятно серьезным видом и сразу же принимается за работу. Вначале он помогает другим ребятам вскопать несколько грядок, затем переходит к тем, кто работает граблями, и здесь тоже развивает такую бурную деятельность, что даже кистер это замечает и хвалит его за усердие. Под конец кистер озабоченно спрашивает, прошла ли у него судорога и как он с ней справился.
– Гладил, – коротко отвечает Тоотс.
– Ну да, я же говорил, – подхватывает кистер. – При судорогах самое главное – это погладить и растереть.
Кистер настроен весьма благодушно. Работа подвигается как нельзя лучше, грядки появляются одна за другой, черная рыхлая земля ждет посева.
Пожалуй, можно бы и начинать сеять, но сначала необходимо решить, какие грядки под какой сорт овощей отвести. После короткого совещания кистер и его супруга приходят к определенному решению и выносят банки с намоченными семенами. Столько-то будет огурцов, столько-то морковки, столько-то свеклы… Надо только объяснить ребятам, густо или редко сеять: а то если огурцы посеять слишком густо, стебельки сгниют; конечно, лишнее можно будет потом выполоть, но все же… лучше, если с самого начала всего будет в меру.
Сеять поручают наиболее понятливым мальчишкам: это работа ответственная. Среди них и Тоотс – ему, как видно, особенно не терпится этим заняться.
– Сей, сей! – говорит ему кистер. – Но делай так, как я тебе показываю. И не старайся делать лучше, чем я, не то все испортишь.
И вот сеятели приступают к работе. Они движутся вдоль грядок цепочкой, а кистер ходит взад и вперед, командует и наставляет. Такая работа, говорит он, детям весьма полезна; в жични им такие навыки несомненно пригодятся. Ведь недаром говорится: чему не научится Юте, того не будет знать и Юхан.
– Чему не научится Ютс,[18] того не будет знать и Юхан, – задумчиво повторяет про себя Тоотс. При этом он вытаскивает семена попеременно то из одной банки, то из другой, то из третьей, все время поглядывая через плечо на кистера. Тут что-то готовится, Тоотс что-то замышляет – Имелик замечает это по беспокойным взглядам своего соседа, – но что именно, покажет будущее.
