— Нет…
— У тебя есть зеркало? Побриться надо.
— Есть. — Метек расстегнул карман блузы. — Небритый ты красивее. Настоящий партизан.
— Мне стыдно идти к святому Петру заросшим.
— Пожалуй, правильнее — к Вельзевулу.
Фелек принес прибор для бритья, пристроился на бревнах. Клял их вполголоса, так как ему никак не удавалось установить зеркало.
— Ты, Молот, читал сообщение?
— Нет.
— Эх ты, ничего не знаешь!..
Помолчал с минуту, как бы ожидая вопроса Метека. Однако Коваль ни о чем не спрашивал. Сообщения сейчас как-то не интересовали его. Постепенно угасал интерес к событиям, происходившим где- то там, за лесами и деревнями, которые составляли район их действий. Что же дало наступление заключивших союз АК и НСЗ, охватившее многие населенные пункты, если они не смогли пробиться через очередную преграду и теперь отходили в тыл, все дальше от цели, от Варшавы?
— Русские штурмуют Прагу [12]. — Фелек некоторое время всматривался в свое намыленное лицо, потом взял бритву и провел ею по щеке.
— Откуда знаешь?
— В деревне говорят…
— Интересно.
— Вот именно, интересно.
— Первыми будут в Варшаве, — отозвался Метек, — раньше нас.
— А ты думаешь, что мы действительно можем дойти до Варшавы?
Этот Фелек всегда задавал странные вопросы. О нем было известно только то, что перед войной начал учиться в институте. Иногда сам вспоминал о своих социалистических убеждениях. К Рысю попал в сорок третьем году. Хороший солдат, быстро получил лычки и отделение. Поручник любил его, Кречет уважал и иногда явно выделял среди остальных.
Однажды сидели в избе лесника и ожидали связного. И вдруг Фелек спросил громко, на всю избу:
— А за что мы в действительности боремся?
— Знаешь ведь, — буркнул Ярема.
— За независимость, это ясно. А я имею в виду будущую политическую программу.
— Писали же ведь в листовках, — выскочил Стен, — наверняка читал. После войны будут реформы.
— Да? А какие? — спросил Фелек.
— Реформы — значит, равные права, — смешался Стен.
— Эх, ты, — не выдержал Ярема. — До войны, может, скажешь, у тебя не было прав?
— Были некоторые. А вообще, я был еще слишком молод.
— Фелек тебя спровоцировал, — злился Ярема, — а ты тужишься. Что может быть после войны? Конечно, Польша…
— Именно, — утешился Стен, — ведь я об этом и говорил.
Ярема имел среднее образование, был развит, начитан. Его слушали охотно, когда он рассказывал разные истории.
— Спровоцировал? — Фелек говорил спокойно, но чувствовалось, что он был возбужден.
— Конечно. Ведь каждый понимает, что правительство, когда вернется в страну, проведет выборы. Соберется сейм, ведь только он полномочен устанавливать новые права.
— На первый взгляд ты прав.
— Полностью прав, — упорствовал Ярема. — Не понимаю, к чему ты клонишь.
— К показу классовой сущности государства.
— Откуда же мне знать это, — с иронией произнес Ярема. — Так говорят коммунисты. Они все сводят к классовой борьбе.
— Слишком легко хочешь расправиться со взглядами, которых не понимаешь, — отрезал Фелек. — Не занимайся словоблудием, а давай аргументы. До войны у нас был парламент, положения о выборах и другие атрибуты демократии. Однако об аграрной реформе безрезультатно дискутировали лет двадцать. Спроси Зигмунта, что он в действительности думает о помещичьих хозяйствах, и он тебе ответит. Либо Молота, что думают рабочие.
Рысь курил самокрутку, смотрел на карту, как бы не слыша разговора.
— Были, — согласился Ярема, — но наше правительство обещает реформы, и ты это знаешь.
— А что с союзниками? С Америкой, Англией, Францией?
— У нас нет денег на развитие страны. Мы должны с ними сотрудничать. Надо восстановить столько городов и деревень!..
— А ты знаешь, почему у нас до войны не было капиталов? Потому что прибыль шла за границу. Частная промышленность не вооружила армию.
— Хочешь ее национализировать?
— А почему бы и нет?
— Правильно, — вмешался тогда Метек. — Фелек прав. Фабрики должны быть государственными.
— Прочитал об этом в листовке ППР? — бросил ему Ярема.
Метек покраснел. Он думал, что никто не помнил тот случай. В Завильцах, деревне среди лесов, стояли целый день. Метек и Стен устроились в одной хате. Хозяин дал им на обед кусок мяса. И сала на дорогу. После обеда присели поболтать с крестьянами. Хозяин спросил, что делали до войны; потолковали немного, затем он поднялся с лавки.
— Недавно у нас были партизаны и оставили бумагу.
— Партизаны? А какие? И что за бумагу?
— Я их не спрашивал, — усмехнулся крестьянин. — Как и вас. А бумагу вам отдам, потому что страшно держать. Сжигать не хотел, может, важное что-нибудь.
Метек сразу узнал: это была листовка коммунистов. Такие он видел у себя дома. В то время он не обращал внимания, что говорили отец или старшие братья. Теперь, спустя не один месяц боев, после бесконечных переходов, постоев в деревенских хатах, ночевок в лесу, он как бы с другой стороны смотрел на это. «За что мы боремся?» — писал незнакомый автор… Не было в том документе ни одного положения, под которым не подписался бы он — рабочий и сын рабочего, а теперь солдат…
Это о той листовке не забывал Ярема. А какое ему в действительности дело? Зачем говорить об этом при командире?
— Хватит, — тихо, но твердо произнес в этот момент Рысь. Все сразу замолчали. — Можете говорить о делах народа, так как солдат должен быть гражданином, но я не позволю, чтобы тут ссорились. Мы сейчас боремся и политику отодвигаем на второй план. И я не хочу, чтобы мне пришлось еще раз напоминать вам об этом.
С тех пор Метек присматривался к Фелеку. Им нравилось бывать вдвоем, при возможности вести длительные беседы. Однажды Метек спросил:
— Может, ты коммунист?
— Почему так думаешь?
— Ну, — начал Метек, — ты постоянно говоришь об изменениях, реформах.
— Вот именно. — Фелек выругался. — Вот тебе, браток, наша демократия. Все до одного хотят хорошего, а программу имеют только коммунисты. И достаточно тебе сказать что-нибудь о правах для простого человека, как тебя сразу же обзовут красным. Нет, я не коммунист. Однако хочу перемен.
Коммунисты, социалисты, людовцы, народовцы… Голова может пойти кругом. Каждый хочет Польшу по-своему устроить.
Фелек скреб бритвой лицо, вытягивал губы, языком помогал округлять щеки.
— Веришь, что дойдем до Варшавы? — спросил он.
— Откуда я знаю, — осторожно ответил Метек.
