— Сейчас. — Парень повернулся, махнул рукой. Из двери вышел человек с нашивками плутонового.
— В чем дело? — спросил он часового, сделав вид, что не заметил Коваля.
— Пан поручник хочет видеть командира.
— Пан поручник? — с иронией протянул взводный. — А зачем?
— Вы здесь командуете? — спросил Антони, едва сдерживая закипавшее в нем раздражение.
— Нет.
— Ну-ка, проводи к командиру! — Антони повысил голос, как на учебном плацу. — Марш!
Парень, совершенно сбитый с толку, вытянулся по стойке «смирно», покраснел, потом бросился открывать дверь. Находившиеся в первой комнате в глухом молчании смотрели на вошедших. Плутоновый открыл следующую дверь. Из-за стола поднялся подпоручник, такой же молодой, как и его подчиненные.
— Моя фамилия Коваль. — Антек отдал честь первым.
— Я — Рафал. — Они смерили друг друга взглядами, подпоручник сделал движение рукой: — Прошу войти. Вы к тому же неплохо говорите по-польски.
— А как же я должен говорить?
— Извините, а из каких вы краев?
— Из Келецкого воеводства.
— Садитесь, пожалуйста. — Рафал обошел стол и сел на свое место первым, как будто принимал просителя. — Закурите?
— Кем вы в действительности являетесь? — спросил Коваль.
— Вопросы здесь задаю я.
— Прошу вас. — Антони усмехнулся: его немного забавляла ожесточенность этого юнца. Ведь все хорошо видно без вопросов…
— Мы отряд Армии Крайовой. — Голос Рафала зазвучал торжественно. — Направлены сюда для поддержания общественного порядка и обеспечения функционирования возрожденной государственной администрации.
— В этой вашей функции нет необходимости, ибо власть уже существует.
— Какая власть?
— Тминная рада народова и назначенный ею войт.
— Извините, — холодно сказал Рафал, — но эта власть самозванная.
— А ваша?
— Я назначен для исполнения этой миссии легальной властью.
— Кого эта власть представляет?
— Польское государство, народ.
— Народ? Вы уверены в этом? — с иронией спросил Антони. — Идите-ка в деревню и узнайте у крестьян, хотят ли они помещика. Спросите у рабочих, хотят ли они иметь на своей шее фабриканта. Спросите хотя бы ваших солдат. Нет, пан поручник, народ не ждет возвращения старых времен.
— Коммунистическая пропаганда, жонглирование словами.
— Вы так думаете? Однако мы возникли не из пустых слов, мы очень реальны. Достаточно подойти к окну и посмотреть.
— Вы нам угрожаете?
— Нет. Пока объясняю. А если вы хотите честно служить своему народу, а я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях, надо снять этот смешной, никому не нужный пост у входа. Идите с нами на немцев. На фронт…
— Если только получу такой приказ, охотно пойду.
— А если нет, что тогда? Не будете бороться с врагом?
— Я два года был в лесу, — возмутился Рафал. — Не отсиживался за печкой.
— А теперь, если вы встаете против людей, которые сражаются с фашистами, оккупирующими еще почти всю страну, то кому вы помогаете? Людям за Вислой? Этой разрушенной стране? Или наоборот?
— Вы выдвигаете чрезмерные обвинения. Почти подозреваете в измене.
— У меня нет таких намерений. Но вы должны выбрать. Либо с нами против немцев, либо против нас, против народа.
— Чего вы хотите?
— Могу дать вам направление на призывной пункт. На фронте нужны опытные солдаты.
— Спасибо, но я не нуждаюсь в этом.
— Почему?
— Выполняю приказы своего командования.
— Подумайте. Вопрос ставлю прямо: мы не потерпим вашей власти.
— Не беспокойтесь, — улыбка Рафала получилась немного грустной, — мы не будем сопротивляться. Уйдем. А может, вы прикажете нас арестовать?
Говоря откровенно, этот парень чем-то понравился Антони, и, желая помягче закончить этот разговор, он добавил:
— Надеюсь, что мы встретимся на фронте.
Коваль снова прошел мимо молчавших партизан. Но вдруг послышалась неожиданная команда плутонового, и Антони услышал стук каблуков.
Был уже поздний вечер, когда Рыбецкий вышел на улицу, закурил и присел на скамейку возле дома.
— Сколько километров нам завтра предстоит отмахать? — спросил он Антони.
— Много, командование торопит.
— Интересно почему?
— Видимо, наступает наша очередь. Войска первого эшелона уже давно в наступлении, им нужна подмога.
— Ну вот мы и вернулись домой, — медленно проговорил Рыбецкий. Он был грустен, даже подавлен. — А в доме другие жильцы, другая мебель, да и стены тоже не те… Смешное создание — человек. Сожжена половина света, другая половина тоже дымится, а он считает, что, вернувшись домой, должен найти все на прежних местах. Утром организуется охота, придут прекрасные дамы, элегантные мужчины, потом будет роскошный бал, любимые глаза… Вздор. А ты, Коваль, был влюблен когда-нибудь?
— Был, два раза.
— Хотел жениться? — Рыбецкий не обращал внимания на сухость ответа.
— Хотел.
— А почему не вышло? В первый раз.
— Был арестован санацией. За коммуну. Не захотела ждать.
— А второй раз?
— Не видел Таню с июня сорок первого года.
— Извини, — тихо произнес Рыбецкий.
Как только перебрался через фронт вместе с выходившим из окружения отрядом и начал работать на фабрике, сразу же приступил к поискам Тани. Разузнал, куда отправлены эвакуированные из Белоруссии, и тут же послал запрос в местные органы власти. Ответы были в основном одинаковы: о такой-то гражданке ничего не известно. Два раза совпадали имя и фамилия, но после проверки оказывалось, что это другая женщина. Из Сельце написал своей бывшей хозяйке Нине Антоновне. Опять ничего. В утешение говорил сам себе, что надо терпеливо ждать, не один он ищет близких и родных.
Капитан Зенек догнал батальон Самойлова уже под вечер. Газик настырно пробивался по запруженным дорогам, обгоняя колонны пехоты, грузовики, пушки, танки, обозы. Спешил. Весь разговор с Ковалем занял несколько минут: пока шофер заливал воду в радиатор и ополаскивал потное лицо. Знали друг друга еще до войны: вместе работали в Волковыске. Ну и в Сельце… Обрадованные нежданной
