ладить.
Разрезали Лялину вертуту с яблоками, Иона Овсеич взял кусочек, потом еще один и чистосердечно признал: таких вертут он еще никогда не пробовал.
Ляля сильно смутилась, зарумянилась и пожелала товарищу Дегтярю ципун на язык за его насмешки.
— Орлова, — сказал Иона Овсеич, — я смотрю на тебя и любуюсь: с твоим лицом, с твоей фигурой ты еще сегодня можешь найти себе какого-нибудь капитана.
Ляля на секунду задумалась, глаза сделались глубокие, печальные, и ответила: есть один капитан, но он проходит рядом и не замечает.
— Кто же этот слепой осел? — удивился Иона Овсеич. — Может быть, я его знаю.
— Знаете, — мотнула головой Ляля, — конечно, знаете, капитан Дегтярь.
Иона Овсеич засмеялся, поскреб пальцем подбородок и сказал, что вышла неплохая сцена, как в старой оперетке.
Да, ответила Ляля, как в старой веселой оперетке, и тихонько, с грустью запела: «Наша жизнь — это только лишь пьеса, вы давно в ней сыграли уж роль».
Товарищ Дегтярь нахмурился, сказал, что пора переменить пластинку, а то получается чересчур однообразно.
Ляля провела платочком возле переносицы, тряхнула волосами и крепко зажмурилась:
— Да, капитан, вы правы: чересчур однообразно и пошло.
Иона Овсеич отрезал кусочек вертуты с творогом, несколько крошек упало на скатерть, он подобрал и машинально положил в рот.
Ляля вздохнула:
— Вы, как маленький мальчик, на вас нельзя по-настоящему злиться.
Иона Овсеич доел свой кусок, похвалил вертуту с творогом еще больше, чем с яблоками, и неожиданно спросил: а почему бы ей, Орловой, не занести как-нибудь вечерком такую же вертуту Ефиму Гранику?
— Гранику? — удивилась Ляля.
Гранику, повторил Иона Овсеич. Что здесь особенного? В конце концов, одинокий человек, а со стороны может сложиться впечатление, будто на всем белом свете у него остался один покровитель и защитник — доктор Ланда. Кстати, у нашего Ланды произошла нехорошая история в госпитале: от аппендицита умер молодой парень. Двадцати лет.
— Двадцать лет! — ужаснулась Ляля.
Иона Овсеич сжал губы: двадцать. Привезли ночью, но, вместо того чтобы сразу сделать операцию, отложили до утра, пока не наступил перитонит.
— Сволочи! — прошептала Ляля. — Мы для них не люди, мы для них подопытные животные. Сволочи!
— Орлова, — остановил товарищ Дегтярь, — не надо обобщать. А насчет Ланды у меня к тебе просьба: не хотелось бы, чтобы эту историю муссировали здесь во дворе.
Ляля дала слово, что не проронит ни звука, но Иона Овсеич резонно возразил: слово — словом, а когда услышишь такое, попробуй молчать и не поделиться.
Через два дня, уже стемнело, Ляля зашла к Ефиму с подарком: горячей вертутой, прямо из духовки. Хозяин посмотрел удивленно, гостья засмеялась и сказала:
— Фима, если вы боитесь отравиться, я могу попробовать первая.
На табурете лежал нож, она просила подать, отрезала два куска и предложила хозяину на выбор любой. Поскольку хозяин не проявлял инициативы, она сама взяла кусок, откусила и стала жевать, жмуря глаза от удовольствия.
Ефим подождал, пока гостья проглотит то, что у нее во рту, и спросил, зачем она пришла к нему.
— Зачем? — повторила с обидой Ляля. — Фимочка, разве женщине, которая сама пришла, задают такие вопросы!
— Нет, — сказал Ефим, — вы врете: вы не сами пришли — вас прислал Дегтярь.
— Дегтярь? — воскликнула Ляля. — Да пусть меня сто Дегтярей посылают, а если я сама не захочу, они могут биться головой об стенку.
— Идите! — грубо оборвал Ефим. — Идите и распускайте по всему двору, по всему городу слухи про доктора Ланду, который у себя в госпитале калечит и убивает людей. Идите, а то вы даром теряете время.
— Боже, — схватилась за щеки Ляля, — как у вас не отвалится язык говорить такое!
— Фармазонщица! — закричал Ефим. — Уходите отсюда: я вас видеть не могу. Вы строите свои хитрые козни, как будто перед вами не люди, а скотина: то Граник, то Ланда, то Иванов, Петров, Сидоров! Вон отсюда! Заберите к чертовой матери свое говно!
Ефим схватил вертуту, размахнулся и швырнул в дверь.
Товарищ Дегтярь, когда Ляля нарисовала в подробностях всю сцену, не дал никакой оценки, а спросил лишь, что думает по этому поводу сама Орлова. Ляля затруднилась сразу найти объяснение, но насчет хулиганской выходки Граника она не сомневалась, что здесь он просто спекулирует на своей недавней болезни.
— Нет, Орлова, — сказал товарищ Дегтярь, — ты говоришь то, да не то. Дело здесь не в хулиганстве, а гораздо глубже: интеллигент Ланда и маляр Граник стакнулись между собой, как будто черпают из одного источника. На первый взгляд, можно только поражаться, но кто знает поближе родословную одного и другого, кто помнит поведение одного и другого, еще задолго до войны, тот не будет удивляться.
Ляля внимательно слушала, на лбу собрались морщинки, и через каждые две секунды кивала головой в знак согласия, однако, когда Иона Овсеич закончил, призналась, что плохо понимает: один вернулся с фронта полковником, а другой сидел в плену, неизвестно, каким образом остался в живых, — как же ставить здесь знак равенства?
— Орлова, — товарищ Дегтярь наклонил голову и смотрел в упор, — а почему ты не спросишь, как получилось, что бывший красный партизан Иосиф Котляр закончил свои дни на Колыме?
Ляля невольно опустила глаза, Иона Овсеич велел поднять и смотреть прямо, но Ляля, хотя старалась, все равно не могла заставить себя.
— Если бы фронт, — Иона Овсеич горько скривил губы, — давал нам полную гарантию, как человек будет себя вести в условиях мирного времени, сколько бед мы избежали бы в двадцатые годы, в тридцатые, да и сегодня, в наши дни.
После больницы Ефим два раза заходил к доктору Ланде просто так, чтобы посидеть в кругу старых соседей. Гизелла ставила перед ним угощение, просила Ефима не стесняться, но сама за стол не садилась, уходила в другую комнату, и полковник оставался с гостем наедине. При втором визите Ефим прямо спросил Гизеллу, почему она не посидит с ними, но в ответ услышал только просьбу не беспокоиться и не принимать на свой счет, поскольку у хозяйки всегда хватает забот.
Когда притворилась дверь, Ефим сказал:
— Доктор Ланда, ваша жена меня не любит.
— Ефим, — ответил доктор, — не выдумывайте.
— Я не выдумываю, — сказал Ефим. — Я хорошо понимаю, что маляр и военный врач, который без пяти минут генерал, яблоки не от одного дерева. Но зачем каждый раз напоминать?
Полковник Ланда хотел опять возразить, но махнул рукой, налил себе и гостю по стопочке, выпили, взяли по волованчику с зернистой икрой, затем повторили, оба немного повеселели, однако разговор по- прежнему не вязался.
— Доктор Ланда, — Ефим горько скривил губы, — объясните мне, как это получается: люди прожили почти всю жизнь в одном дворе, знают, простите, какое кто носит споднее, а собираются вместе — не могут найти друг с другом общее слово.
— Ефим, — полковник откупорил новую бутылку, налил в обе стопки, — что стоят слова, когда говорит само сердце. Ваше здоровье!
Ефим улыбнулся, в глазах не проходила грусть, медленно поднялся из-за стола и сказал:
— Доктор Ланда, вы умеете все превратить в шутку. Можно завидовать такому характеру.
