не было ничего похожего, взял под козырек, как будто наполовину шутка, наполовину всерьез, и повторил приказ:
— Есть, товарищ майор: стоять у ворот и ждать, пока не приедут!
Иона успел спуститься на один пролет, в парадную зашла Дина Варгафтик и стала подниматься по лестнице прямо навстречу. Иона вежливо поздоровался первый, можно было ожидать, сейчас начнутся расспросы, но Дина даже не поздоровалась в ответ, не повернула головы, как будто впереди пустое место. Иона машинально замедлил шаг, на какой-то миг приостановился, стал смотреть вслед, а Дина продолжала подниматься по лестнице вверх, ступенька за ступенькой, захотелось догнать ее, плюнуть в физиономию, как плюнула в лицо ему, но Дина уже закончила свой подъем, слышно было, как цокают каблуки по паркету в коридоре, Иона махнул рукой и вышел из парадной во двор.
На черном дворе, у крана над сливом, стоял со своим разводным ключом Степа Хомицкий. По выражению лица видно было, дело не ладится, Иона спросил Степана, не нужно ли подсобить, тот ответил, тут никакая человеческая сила не поможет, надо просить Джавахарлала Неру, чтобы слонов из Индии прислал, столько наложили. Да, подтвердил Иона, наложили, придется поднимать решетку, делать ревизию всего узла, тем более что возвращается доктор Ланда и глазами медицинского работника посмотрит, до чего довели санитарное состояние двора.
Эге, махнул ключом Степан, пока вернется доктор Ланда, еще двадцать раз успеем обверзаться с ног до головы.
Надо сделать, сказал Иона, как предлагала Малая: поставить у крана круглосуточное дежурство.
— Слушай, Иона, — вдруг перевел на другое Степан, — ты, говорят, старуху Малую трахнул так, что упала без сознания и теперь одной ногой там.
Степан указал ключом в землю. Иона от удивления мог только рот раскрыть.
— Степан, — Иона развернул свою пятерню, ладонь была вся покрыта бурыми мозолями, — как ты можешь повторять эти грязные слухи и сплетни! Ты же сам своими глазами столько раз видел, как Чеперуха держал одной рукой Мальчика за копыто, такого мерина Одесса больше не будет иметь, а Мальчик мог только еле-еле ногой подрыгать. Боже мой, — Иона схватился обеими руками за голову, — какая короткая память у людей из двора, где Чеперуха прожил всю свою жизнь и каждый камень знает его как облупленного!
Память у людей, сказал Степан, как этот слив: хорошее уходит под землю, а дерьмо забивает трубы и остается на виду.
— Степан, — Иона положил руку Степе на плечо., — я тебе скажу, как брату: Дегтярь, если б он был живой, вызвал бы Чеперуху к себе, дал, как положено, но закрыл бы рот кому надо, чтоб не поливали незаслуженной грязью старейших жильцов двора.
— Такие Дегтяри, — Степан подмял решетку, из-под земли ударил тяжелый воздух, — рождаются один на тысячу, и надо думать, как жить своей головой, а не ждать, пока придет новый Дегтярь, а то будем строить коммунизм еще сто лет, пока не доведем жилой фонд и сантехнику до такого состояния, что никакой золотарь со своей американской бочкой не выгребет.
Иона удивился: американский золотарь? При чем здесь американский золотарь со своей бочкой? Во- первых, у нас есть свои бочки и свои золотари, и не надо звать на помощь американцев. А во-вторых, Иона задумался, видно, не мог сразу найти подходящее слово, а во-вторых, из этого сравнения можно подумать, Степа не верит, что мы можем построить коммунизм. Тогда, сказал Иона, он задаст другой вопрос: если мы не можем построить коммунизм, так что же мы строим?
Степан сказал Ионе, чтобы не перекручивал слова, никто не может ответить точно, в каком году, тем более какого числа, но коммунизм будет не только у нас, будет во всем мире, это факт, взял кусок толстой проволоки, загнул один конец, чтоб получился крючок, запустил в глубь жижи, пришлось заталкивать с силой, потому что скопилась очень плотной массой, и стал шурудить. Иона внимательно наблюдал, со своей стороны предложил Степану помощь, пусть сделает второй крючок, он тоже пошурудит, вдвоем будет быстрее. Степан не откликался, так погружен был в дело, Иона сам взял кусок проволоки, наступил ногой, чтобы согнуть, затолкал крючок в массу, завертел с такой силой, что образовалась воронка, сразу видно было, дело пошло на лад.
— Степан, — весело воскликнул Иона, — недаром наши пионеры поют: кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется!
Степан, хотя налицо имелись явные признаки успеха и были все основания радоваться, наоборот, нахмурился. Всматриваясь в воронку, которая, в зависимости от скорости вращения, то увеличивалась, то уменьшалась, Степан велел Ионе прекратить движение, сам тоже прекратил, воронка быстро сходила на нет, наконец, совсем не стало, только подымались пузыри, которые тут же, едва вздувшись, лопались. Иона смотрел с недоумением, как будто не верит своим глазам, настолько разительный был контраст: пока крутили проволокой, воронка в какие-то моменты делалась такой глубокой, что, казалось, сейчас хлынет все в канализацию, и останется только промыть чистой водой.
Степан сказал, придется идти в погреб, снимать колено, делать генеральную ревизию, а то жильцы со второго, третьего этажа добавят — весь двор затопим так, что никакие скафандры не помогут.
— Степан, — обратился Иона, — я пойду с тобой, но сначала надо привести Бирюка, чтобы пошел вместе с нами и увидел своими глазами, что так оставлять дальше нельзя и надо принимать меры.
Степан махнул рукой, незачем звать. Иона сказал, вот так и получается: один махнул рукой, другой махнул — а потом всем двором будем кивать на Ивана, на Петра, на Сидора.
— А кто они: Иван, Петр, Сидор? — разошелся Иона. — Ты, Хомицкий, ты, Чеперуха, ты, Бирюк — мы все Иван, Петр, Сидор, и нечего кивать, а надо прямо сказать: ты хозяин — ты в ответе и призови каждого, чтобы все знали: ты хозяин — ты отвечай!
Степан спустился в погреб. Иона готов был побежать вслед, но на улице завыла сирена скорой помощи. Иона вспомнил, что должен встретить у ворот, чтобы проводить к мадам Малой, которая, пока он помогал Степану с чисткой канализации, совсем вылетела у него из головы.
Хорошее настроение, которое было, пока работали со Степаном и рассуждали про коммунизм, вмиг улетучилось, на сердце опять легла тревога, как будто должно произойти что-то нехорошее, Иона ускорил шаг, чуть-чуть не опоздал, доктор со своим санитаром уже стояли в подъезде, прямо навстречу вышла Оля, Иона только успел подумать, сейчас начнется истерика и вопли, Оля схватилась за голову, не своим голосом закричала:
— Ой, я предчувствовала! Иона, что с нашими детьми?
Иона невольно засмеялся, так далеко было от истины, ответил, с детьми все в порядке, они сидят дома и пьют чай перед детским садом, а скорая помощь — к мадам Малой, майор Бирюк поручил ему встретить у ворот, чтобы даром не тратили время на поиски.
Оля сразу успокоилась и тут же, хотя никто не обращался и не спрашивал, объяснила доктору, что мадам Малая, вместо того чтобы в ее годы сидеть где-нибудь в Александровском садике на скамейке и отдыхать, всегда находит что-нибудь, чтобы крутить мозги себе и другим, можно только удивляться, откуда у старухи берутся такие силы, и, она дает голову наотрез, скорая помощь с чем приехала к мадам Малой, с тем и уедет.
В действительности не все оказалось так благополучно, как предвидела Оля. Доктор, старый еврей, вынул из кармана свой фонендоскоп, видно, достался еще от отца или деда, такой был потертый, выслушал мадам Малую со всех сторон, велел приподняться, постукал по спине костяшками пальцев, Андрей Петрович придержал за плечи, больная сначала терпела молча, но через минуту стала жаловаться на головокружение, доктор разрешил лечь, измерил давление на левой руке, на правой, была небольшая разница, но, в общем, ничего страшного.
Иона, ни к селу ни к городу, поднял сжатый кулак, сделал рот фронт и громко произнес:
— Наша старая гвардия!
Больная улыбнулась, подняла ко лбу правую руку, получилось вроде пионерского салюта, доктор похлопал по плечу, да, старая гвардия это старая гвардия, майор Бирюк сказал, тем более надо беречь и обеспечить медицинскую помощь в первую очередь. Доктор на миг задумался, взял больную за руку, непонятно было, щупает пульс или просто держит, чтоб подбодрить, и объявил решение: стационар.
Ляля Орлова сразу состроила гримасу, как будто предлагают отвезти не в стационар, а неизвестно куда, чуть не на кладбище, мадам Малая категорически заявила, что никуда не поедет, она отлежится дома,
