разбитая Ивановым полуторка была доставлена к штабу, где построился полк, для наглядности. Автомобиль еще только подъезжал, когда Иван Иванович сказал стоявшим в строю авиаторам:
— Мы знали старшего лейтенанта Иванова как мастера торпедных ударов и за это хвалили его. Но вчера он нарушил дисциплину. В результате — разбил автомашину. Посмотрите, товарищи, на это безобразие.
Калашников, Люкшин, все гвардейцы заулыбались. Иван Иванович тоже посмотрел на машину и не смог сдержать улыбки. Слесари-умельцы так отремонтировали автомобиль, что он выглядел лучше прежнего.
— Безобразия мы не увидели, за это спасибо шоферам. Но Иванову — сутки ареста, — так решил Иван Иванович.
В полку никому не прощались проступки, даже таким знаменитым авиаторам, как Иванов. Было еще одно правило в дисциплинарной практике гвардии подполковника Борзова. Наказав нарушителя, он не приклеивал ярлык разгильдяя. Но провинившиеся долго помнили о проступке. Так было и с Николаем Ивановым.
Накануне вылета на новый аэродром полк получил день отдыха. В клубе собрался личный состав. Все были в приподнятом настроении: началось широкое наступление советских войск. Выступали летчики, рассказывали, как начинали воевать, как шли к большим победам. Взял слово и Николай Иванов. Он весь светился в новом кителе с Золотой Звездой Героя, орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, медалью 'За оборону Ленинграда' и гвардейским знаком на груди. Медлил, вспоминая путь, который прошел в полковой семье от сержанта, воздушного стрелка, до штурмана эскадрильи.
— Я бесконечно благодарен вам, товарищи, за все, что вы сделали для меня, — говорит Иванов.
— За все? — переспрашивает, прищурившись Бор-зов. — А гауптвахту помните?
— Да. И за гауптвахту тоже благодарю…
Когда мы встречаемся, Николай Дмитриевич всегда вспоминает разбитый автомобиль и гауптвахту. Лишь заслуженное наказание оставляет такой глубокий след в памяти.
Здравствуй, Прибалтика!
За всю войну еще не приходилось совершать такой прыжок: поднялись с аэродрома под Ленинградом, а совершили посадку всем полком в Литве. Выключены моторы, тишина повисла над полем. Штаб занялся размещением личного состава, а Борзов отправился на взлетную полосу. Полоса — это главное сейчас. Сразу обнаружилось, что полоса короткая: с торпедой и полными баками для крейсерских полетов взлетать нельзя. Между тем Народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, беседуя с Борзовым, выразил надежду, что с новой базы гвардейцы смогут контролировать самые отдаленные районы моря, прервут пути снабжения противника, что сейчас особенно важно.
Вместе с летчиками Борзова аэродром оседлали 'яки' Павла Ивановича Павлова.
— Можете начинать работать, Иван Иванович, — говорит Павлов. — Мы вас будем прикрывать.
— Я бы рад, да полоса не позволяет. Видимо, лишь ветераны смогут действовать…
— С размещением, кажется, неплохо, — докладывает начштаба Люкшин. Видите дом на горке? Хозяин бежал с фашистами. Вилла, что надо: сухо, тепло, светло. Правда, Шевченко говорит, слишком хорошо: мол, виден дом со всех сторон, и к самолетам близко.
Да, пожалуй, лишь на Эзеле в сорок первом у чекиста Ивана Шевченко было так неспокойно на душе, как сейчас. И Борзов понимал это. В Литве в лесах находилось. немало недобитых гитлеровцев, скрывающихся от возмездия полицаев, буржуазных националистов, и все они вооружены.
Ночью над полем раздались залпы зениток: налетели 'хейнкели'. Из укрытий гвардейцы видели, как бомбардировщики противника атаковали дом, в котором они только что находились. Фашисты сбросили бомбы замедленного действия. Было ранено несколько авиаторов из истребительного полка.
Стало ясно, что фашисты нацелились на дом летного состава не случайно. Кто-то 'подсказал'. Значит, близко действует враг и надо проявить высокую бдительность.
Летный состав больше не ночевал в барском доме. После полетов гвардейцы в грузовиках отправлялись с аэродрома, заезжали то в одну деревню, то в другую. Спали в пустых помещениях школ, крестьянских домах, а то и на сеновалах. Ни разу не удалось бандитам напасть на летчиков во время отдыха.
Короткая полоса и малый запас торпед заставили Борзова на каждое задание отбирать наиболее подготовленные экипажи. В крейсерский полет 9 августа он послал капитана Василия Меркулова, штурмана Алексея Рензаева и начальника связи эскадрильи младшего лейтенанта Быкова. 'В ночь на 9 августа самолет-торпедоносец Краснознаменного Балтийского флота (летчик-капитан Меркулов) торпедировал и потопил в Финском заливе транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн'-говорилось в оперативной сводке Советского информбюро.
Этот бой помню во всех подробностях… Торпедоносец приближался к конвою под ожесточенным огнем. Близко разорвавшимся снарядом чуть не оглушило экипаж. Облаком дыма окутало самолет, и все решили, что торпедоносец подожжен. Но это было облако пыли: в правой плоскости разорвался снаряд. Трассы словно прошивали самолет, а он летел и летел вперед, пока Рензаев не сбросил торпеду. Теперь, словно собираясь сбить мачту, торпедоносец пролетел над судном, принимая на себя весь огонь зениток и автоматов с транспорта и кораблей охранения.
До неба донесся гул взрыва. Транспорт получил пробоину в центральной части. Минуты три-четыре он держался на поверхности, но тут судно словно подтолкнули. Транспорт повалился на правый борт и скрылся в волнах…
Меркулов и Рензаев были по характеру совершенно разными людьми. Первый — шутник, улыбчивый. Второй — серьезный, с виду мрачный. Даже в минуту большой радости лишь улыбнется уголками рта и глаза чуть потеплеют. Но вместе эти непохожие друг на друга люди составляли дружный и целеустремленный экипаж. Командир полка, не баловавший летчиков оценками в превосходной степени, на партийном собрании дал Меркулову и Рензаеву такую оценку:
— Этот экипаж — образец гвардейского стиля.
На командном пункте в ожидании приказа на вылет я спросил Ивана Ивановича: что он имел. в виду под такой обязывающей оценкой.
— Приведу один штрих, и сами поймете, — ответил командир.
…Коммунисты обсуждали итоги боевой работы за месяц. В числе наиболее отличившихся — Меркулов и Рензаев. И вот берет слово Рензаев и в пух и прах разделывает свою победную атаку. Оказывается, в зоне тактического развертывания экипаж не использовал всех возможностей для скрытого подхода к цели, а в точке боевого развертывания замешкались с выбором цели, подставив самолет под огонь зениток.
Конечно, не каждая торпеда находит цель, далеко не все бомбы поражают противника. Почти всегда есть объективная причина: торпеда 'не пошла', оказались недостаточными глубины, корабельная артиллерия расстреляла, опытный командир вражеского корабля смог увернуться ловким манером. Можно найти и другие причины и оправдать себя. Но Рензаев признался честно — это вина штурмана и летчика.
Коммунисты ждали, что скажет Меркулов, как воспримет выступление штурмана. Вздохнув, он проговорил:
— Прав штурман. Только моей вины, пожалуй, больше…
— Чтобы так критически анализировать свои деист' вия, мало быть отличным летчиком, — сказал Борзов, завершая рассказ. — Тут — гражданская зрелость, понимание долга, партийного и воинского. За славой видеть недостатки — это и есть гвардейский стиль.
Участвовать в морских операциях Рензаев начал? раньше, чем Меркулов. Первые два года войны они воевали в разных полках. Совместный боевой успех к ним пришел осенью сорок третьего года в Финском заливе.
— Командир, видишь конвой? — передал Рензаев по переговорному устройству.
Меркулов пересчитал: восемь вымпелов. Четыре транспорта, четыре корабля охранения. Движения
