подняться с пола.
— Дела! Могу себе представить. У него там дела… Папашу выручать. — Аксель поднял палку и снова ударил Ханса.
Тот со стоном опрокинулся на пол.
— Моя мать… — прошептал он, умоляюще глядя на них.
— С-сука… — Франц изо всех сил ударил его ногой в живот.
— Как ты мог? Лгать нам прямо в глаза… Когда ты знал, что мой брат… — Голос Эрика прервался, и из глаз брызнули слезы.
— Не знал… твой брат… — невнятно прошептал Ханс и снова попытался встать.
— Улизнуть хотел, а? Сделал Эльси ребенка — и в кусты? — заорал Франц. — Ну и сволочь! Да кто угодно, любая девка… но Эльси! Теперь она должна рожать немецкого выродка! — Голос его сорвался на фальцет.
Бритта в отчаянии смотрела на него. Похоже было, она только сейчас поняла, до какой степени Францу была дорога Эльси. Бритта всхлипнула и опустилась на пол.
Франц посмотрел на нее невидящими глазами и, прежде чем кто-то успел среагировать, схватил со стола большой нож для разрезания бумаги и всадил его в грудь Ханса.
Эрик и Бритта застыли, парализованные ужасом. Вид крови словно наэлектризовал Акселя и Франца, и они, рыча что-то нечленораздельное, начали бить и пинать неподвижное тело. Это продолжалось несколько секунд, и когда они наконец оторвались от своей жертвы, уже никто не мог бы узнать в окровавленном мешке с костями на полу Ханса Улавсена. Франц и Аксель посмотрели друг на друга: на их лицах читался страх, смешанный с торжеством и даже с восторгом от выпущенной на волю звериной ненависти.
Так они и стояли довольно долго, стараясь отдышаться — с ног до головы забрызганные кровью Ханса. На полу под убитым медленно расплывалась лужа крови. Эрик, на которого тоже попало несколько капель, стоял неподвижно, с белым как мел лицом. Его била крупная дрожь. Он с полуоткрытым ртом уставился на брата. Бритта сидела на полу и рассматривала запачканные кровью руки. Взгляд ее ничего не выражал, как у сумасшедшей.
Наконец Франц очнулся.
— Надо все прибрать, — сказал он деловито. — Бритта, останешься здесь и все вымоешь. А мы, Эрик, Аксель и я, уберем тело.
— Куда? — спросил Аксель, рукавом свитера вытирая кровь с лица.
— Вынесем, когда будет темно. А пока нам надо отмыться как следует… Надо его на что-нибудь положить… На клеенку какую-нибудь.
— Но… — Эрик хотел что-то сказать, однако махнул рукой и замолчал.
— Я знаю одно место, — почти весело сказал Франц. — Пусть лежит среди своих…
— Своих? — Аксель начал понемногу приходить в себя, но все еще тупо смотрел на окровавленный набалдашник с прилипшими светлыми волосами.
— Немецкая могила. На кладбище есть могила немцев еще с той войны. — Франц широко улыбнулся. — В этом есть справедливость…
— Ignoto militi… — прошептал Эрик, невидящим взглядом уставившись в какую-то одному ему известную точку. — Неизвестному солдату… Так пишут на могилах безымянных погибших…
— Замечательно! — Франц пронзительно засмеялся.
Никто даже не улыбнулся, но предложение было принято. Эрик принес из подвала большой бумажный мешок, и они переложили на него тело. Аксель достал из чулана швабры и ведра, и Франц с Бриттой долго мыли полы и стены, стараясь, чтобы нигде не осталось следов убийства. Это оказалось не так легко, кровь отмывалась плохо. Бритта начала плакать и плакала, не останавливаясь, все время, пока они работали. Франц постоянно шипел на нее, заставляя продолжать. Сам он вкалывал изо всех сил, до пота. Никаких признаков ужаса происшедшего на его лице прочитать было нельзя. Эрик механически тер пол — он отказался от мысли заявить в полицию, не мог допустить, чтобы Аксель, переживший такое и едва вернувшийся домой, вновь угодил за решетку. Наверное, Франц прав.
Они работали около двух часов. Наконец Франц выпрямился и с довольной улыбкой произнес:
— Все. Никаких следов.
— Сейчас принесу что-нибудь из родительских шмоток, — тихо сказал Эрик, глядя на окровавленную одежду. — Всем надо переодеться.
Он довольно долго искал подходящую одежду, а когда вернулся, его поразил вид брата. Тот сидел в той же позе, как он его оставил, не отводя глаз от окровавленного набалдашника трости. После чудовищного приступа ярости Аксель не произнес почти ни слова, но сейчас поднял голову.
— А как мы донесем его до кладбища? Не проще ли похоронить в лесу?
— У вас же есть мопед с прицепом. — Францу, очевидно, очень нравилась его идея. — В чем проблемы? Закопаем в лесу — обязательно какой-нибудь зверь доберется. А кому придет в голову лезть в старую немецкую могилу? Там уже лежит пара таких, как он. Положим в прицеп, накроем чем-нибудь… Никто ничего не заподозрит.
— Копать могилы — это по моей части… — с отсутствующим видом произнес Аксель, опять уставившись на набалдашник. — Этому-то я научился…
— Мы с Францем все сделаем, — с неожиданной решительностью заявил Эрик. — Ты останешься здесь, Аксель. А ты, Бритта, иди домой. А то они, наверное, заждались тебя к ужину.
Он почему-то говорил очень быстро, не сводя глаз с брата.
— А про меня никто и не спросит, — глухо сказал Франц. — Так что я могу остаться. Подождем до десяти, после десяти на улицах все как вымерло, и уже темно.
— А как быть с Эльси? — медленно и раздельно спросил Эрик. — Она ждет, когда он вернется… Он же отец ее ребенка…
— Вот именно… немецкого ублюдка! Да так ей и надо! Сама кашу заварила, пусть расхлебывает! — с неожиданной яростью прошипел Франц. — Эльси ни слова! Поняли? Пусть думает, что он уехал и слинял. Не он первый, не он последний! Да он так бы наверняка и сделал. У меня лично к ней никакого сочувствия. Есть возражения?
Все угрюмо молчали.
— Значит, решено. Это наша тайна и ничья больше. Иди домой, Бритта, а то тебя с собаками начнут искать.
Бритта встала и, не говоря ни слова, приняла из рук Эрика платье и вышла — умыться и переодеться. Последнее, на что она обратила внимание, — взгляд Эрика. Вся злость, появившаяся было, когда он узнал тайну Ханса, исчезла. Остались боль и стыд.
Через несколько часов они опустили Ханса в могилу, где ему предстояло пролежать шестьдесят лет.
~~~
Эльси аккуратно положила рисунок Эрики в сундучок. Туре с девочками отправились на лодочную прогулку, и на несколько часов дом был в ее полном распоряжении. В такие минуты она приходила сюда, на чердак.
Жизнь сложилась совсем не так, как она ожидала. Эльси достала синие тетради и рассеянно повертела их в руках. Господи, как молода она была тогда… И как наивна! Сколько несчастий можно было бы избежать, если бы она знала тогда все, что знает теперь… Нельзя любить слишком сильно — слишком высокую цену надо за это платить. Она и сейчас продолжает расплачиваться — за то, что позволила себе любить слишком сильно.
Но она выполнила решение, принятое тогда, — никогда больше так не любить.
Ох, как хотелось иногда нарушить это слово, впустить кого-то в сердце… когда она смотрела на двух
