— Нет… не припоминаю. Или Пер выдумал, или просто-напросто не понял. Мы говорили, да… речь шла вот о чем: Эрик знал, что я занимаюсь неонацизмом, и сказал, что, если мне нужны какие-то факты, я всегда могу ему позвонить.
И Мартин, и Паула чувствовали, что он лжет, но доказательств у них не было.
— А вы знаете, что ваш отец поддерживал связь с Эриком?
Челль заметно расслабился, свернув с опасной темы.
— Мне это неизвестно. Я не знаю и не хочу знать, с кем поддерживает связи мой отец. И его деятельность меня интересует только как журналиста.
— Это мне совсем непонятно, — сказала Паула с плохо скрытым любопытством. — Он же ваш отец!
— Вы же лучше, чем кто-то другой, должны понимать, что мы активно боремся с ксенофобией. — Челль обратился непосредственно к Пауле. — Это раковая опухоль общества, и мы должны бороться с ней всеми доступными средствами. И мой отец — один из метастазов этой опухоли… Да… Отец выбрал этот путь, — он развел руками, — нас с ним ничего не связывает, кроме того, что моя мать забеременела от него. В детстве я видел его только на свиданиях в тюрьме. Но как только я повзрослел, как только у меня появилась возможность самому принимать решения, я понял — отцу не место в моей жизни.
— То есть вы не поддерживаете с ним связь? А Пер? Пер встречается с дедом?
— Я никакой связи с ним не поддерживаю. Но к сожалению, на Пера он имеет большое влияние. Пока Пер был маленьким, мы могли как-то оградить его от этих контактов, но теперь он вырос и ходит куда хочет… Я не могу ему помешать встречаться с моим отцом. У меня просто нет таких возможностей.
— Да… ну что ж, наверное, это все… пока. — Мартин поднялся со стула.
Паула последовала его примеру. Уже в дверях Мартин неожиданно резко обернулся и обратился к Челлю:
— А вы совершенно уверены, что Эрик не собирался передать вам какую-то специфическую, важную для вас информацию?
Глаза их встретились, и ему показалось, что Челля одолевают сомнения. Но журналист задумчиво покачал головой.
— Уверен… совершенно уверен.
И на этот раз его слова прозвучали неубедительно.
Маргарета не находила себе места. У родителей никто не брал трубку со вчерашнего дня, с тех пор как Герман ушел из ее дома. Это было необычно — мама с папой всегда предупреждали, когда уходили, а в последнее время почти постоянно были дома. Каждый вечер она по традиции звонила родителям — пожелать спокойной ночи. Она могла бы набрать родительский номер не глядя. Многолетний ритуал, и она не припоминала ни одного случая, когда родители бы не ответили.
А сейчас она сидела и слушала бесконечные долгие сигналы — в который раз. Она хотела сбегать к ним еще вчера вечером, но Уве, муж, отговорил ее. Утро вечера мудренее, и тому подобное. Но настало утро, а трубку по-прежнему никто не берет. Тревога нарастала с каждой минутой. Маргарета уже поняла — что-то случилось. Другого объяснения не было.
Она оделась и вышла на улицу, проклиная себя, что поддалась на уговоры Уве. Всего-то десять минут ходьбы, ну что бы ей не сходить накануне… Что-то случилось, определенно что-то случилось.
Еще не доходя до родительского дома, она заметила у входной двери женскую фигуру. Она прищурилась, но только подойдя совсем близко, узнала эту даму-писательницу, Эрику Фальк.
— Могу чем-то помочь? — Маргарета попыталась придать голосу приветливую интонацию, но не получилось — слишком сильна была тревога.
— Да… может быть… я хотела навестить Бритту. — Эрике было не по себе. Ну какое право она имеет вторгаться в чужую жизнь! — И вот… никого нет дома.
— Я звонила им с вечера, и никто не отвечал, — кивнула Маргарета. — Вот и зашла — проверить, все ли в порядке.
Она приподнялась на цыпочки и достала ключ из-за консоли навеса над дверью.
— Проходите, вы можете подождать в холле, а я посмотрю, что и как.
Она открыла дверь и обратила внимание, что рука у нее дрожит. Ей почему-то было страшно, и Маргарета мысленно порадовалась, что с ней кто-то есть. Собственно, надо было позвонить сестрам перед тем, как идти. И что бы она им сказала? Перепугала бы всех до смерти… Ей ни за что не удалось бы скрыть все нарастающее беспокойство.
Она прошла в гостиную на первом этаже и огляделась. Как всегда. Все прибрано, чисто, красиво…
— Мама? Папа? — крикнула она.
Ответа не последовало.
Ей стало трудно дышать. Надо, надо было позвонить сестрам.
— Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю, — внезапно осипшим голосом сказала Маргарета и начала подниматься по лестнице.
Медленно, осторожно, словно нащупывая каждый шаг. Непривычная, противоестественная тишина. И только когда она ступила на последнюю ступеньку, послышался слабый звук, напоминающий плач ребенка. Она замерла, прислушалась и с бешено колотящимся сердцем открыла дверь в спальню.
Прошло несколько секунд, прежде чем Маргарета поняла, что это не галлюцинация.
Потом услышала крик о помощи и не сразу сообразила, что кричит она сама.
Дверь открыл Пер.
— Дед?
Парень выглядел как щенок, который ждет, чтобы его погладили.
— Что ты натворил? — резко сказал Франц, отодвинул внука и прошел в комнату.
— Да я… а чего он болтает? Что же мне, молчать в тряпочку? — дерзко выкрикнул Пер. Вид у него был обиженный. Если кто и мог его понять, так это дед. — Что я натворил… Да по сравнению с тем, что ты творил, это так… детские игры.
Он старался, чтобы голос звучал уверенно, но поднять глаза не решался.
— Именно поэтому я знаю, что говорю.
Франц взял внука за плечи и потряс, пока тот не посмотрел ему в глаза.
— Поговорим… Попробую хоть чуть-чуть навести порядок в твоей упрямой башке. Кстати, где мать? — Франц говорил твердо и уверенно, словно отстаивал свое право принять участие в воспитании внука.
— Спит, наверное… может, и проспится. — Пер поплелся в кухню. — Она начала, не успели мы порог перешагнуть… По-моему, всю ночь квасила. Но что-то давно ее не слыхать.
— Я пойду за ней. А ты пока поставь кофе.
— А как его… я не умею…
— Самое время научиться, — прошипел Франц, направляясь в спальню Карины.
Его встретил тихий храп. Карина лежала на самом краю, рука на полу, вот-вот соскользнет с кровати. В комнате было очень душно, сильно пахло перегаром.
— Какого черта! — рявкнул он, подошел и потряс ее за плечо. — Пора вставать!
Франц огляделся. В спальне была дверь в ванную. Он открыл кран, подошел к невестке и с гримасой отвращения стал ее раздевать. Много трудиться не пришлось — кроме трусов и лифчика на Карине ничего не было. Он отнес ее в ванную и небрежно бросил в воду.
— Это еще что? — сонно пробормотала бывшая жена его сына. — Чем это ты занимаешься?
Франц молча подошел к шкафу, нашел чистое белье и положил на крышку унитаза рядом с ванной.
— Пер поставил кофе. Приди в себя, оденься — и в кухню.
Она собиралась было запротестовать, но только вяло махнула рукой и прикрыла глаза.
— Ну и как? Справился с кофеваркой?
Пер сидел за столом и изучал свои ногти.
— Не думаю… попробуешь, — мрачно сказал он. — Наверняка дерьмо.
