нестерпимым, последовала новая команда.
На этот раз она почувствовала, как давление сразу уменьшилось.
— Головка родилась… — услышала она, как сквозь пелену. — Еще раз потужимся, и…
Эльси зажмурилась и увидела перед собой лицо Ханса. Ей сейчас было не до него, и она опять открыла глаза.
— Давай! — крикнула акушерка.
Она стояла между ног у Эльси и строго смотрела на нее. Эльси опять прижала подбородок к груди, подтянула колени и натужилась что есть сил.
Что-то влажное выскользнуло из нее, и она в изнеможении откинулась на насквозь пропотевшую простыню. Первое, что она почувствовала, — облегчение. Долгие часы мучений окончились. Она устала так, как не уставала ни разу в жизни. Если бы ей сейчас приказали шевельнуть пальцем, она бы не смогла.
Но в эту секунду она услышала крик. Пронзительный крик, который заставил ее приподняться на локтях.
Она всхлипнула, увидев ребенка. Это было само совершенство. Весь в слизи и крови, он, наверное, разозлился, что его вытащили на такой холод — и, несмотря на все, это было само совершенство. Эльси откинулась на подушки. Интуиция подсказывала ей, что она видит ребенка в первый и последний раз. Акушерка перерезала пуповину, смоченной в теплой воде мягкой тряпочкой вытерла новорожденного и надела на него крошечную, но все равно великоватую батистовую рубашечку с вышивкой — тетка нашла ее в одном из своих сундуков. Никто не обращал внимания на Эльси, а она не могла отвести глаз от младенца. Ее сердце готово было взорваться от переполнявшей его любви, она старалась запомнить малейшую подробность. Она молчала, и только когда Эдит с ребенком на руках пошла к выходу, ей удалось произнести:
— Я хочу подержать его.
— Это не полагается! Учитывая особые обстоятельства… — сердито сказала акушерка и махнула на Эльси рукой: не приставай.
Но Эдит засомневалась.
— Пожалуйста… Умоляю, дайте мне его подержать. Только две минутки. Потом вы можете его забрать. — Эльси произнесла это с такой безнадежно-умоляющей интонацией, что суровое сердце тетки дрогнуло.
Она подошла и передала мальчика в руки племянницы.
Эльси смотрела в мутные глаза цвета моря.
— Здравствуй, любимый, — прошептала она, тихонько укачивая младенца.
— Запачкаешь кровью рубашку, — раздраженно сказала акушерка.
— У меня есть еще, — остановила ее Эдит и посмотрела так, что та замолчала.
Ребенок был тяжелым и теплым, и Эльси не могла оторвать глаз от миниатюрных пальчиков с крошечными, совершенной формы, ноготками.
— Красивый мальчик. — Эдит подошла к кровати.
— Очень похож на отца. — Эльси счастливо улыбнулась, потому что малыш крепко схватил ее за палец.
— А теперь хватит, — сказала акушерка и вырвала младенца из рук Эльси. — Ребенка пора кормить.
Первым ее побуждением было удержать ребенка и никогда больше не выпускать из рук. Но потом пламя угасло. Акушерка, ворча, содрала с малыша запачканную кровью рубашку, Эдит принесла новую. Закончив переодевание, акушерка передала младенца Эдит, и та, бросив последний взгляд на Эльси, вышла из комнаты.
И в эту секунду Эльси буквально физически ощутила, как в ней что-то сломалось. Ей даже показалось, что где-то глубоко в груди что-то отвратительно хрустнуло. Она отстраненно понимала, что второй раз не переживет таких мук. И, лежа в насквозь мокрой от пота, окровавленной постели, с пустым животом и пустыми руками, она приняла решение: никогда больше не рожать. Никогда. Заливаясь слезами, она дала себе это обещание, пока акушерка возилась с плацентой.
Никогда.
~~~
— Мартин!
— Паула!
Оба эти восклицания раздались одновременно, поскольку они направлялись друг к другу. Мало того — по одному и тому же неотложному делу. Остановившись в коридоре как вкопанные, они уставились друг на друга, но Мартин пришел в себя первым.
— Зайдем ко мне, — сказал он. — Только что ушел Челль Рингхольм, и у меня есть новости.
— У меня тоже кое-какие козыри в запасе.
Он пропустил Паулу в кабинет и закрыл за собой дверь. Она села на стул, но тут же поняла, что усидеть ей довольно трудно — ее буквально подбрасывало от нетерпения.
— Во-первых, Франц Рингхольм признался в убийстве Бритты Юханссон. К тому же намекает, что и Эрика Франкеля, и… того, из братской могилы… тоже убил он.
— Он что, перед смертью признался сыну? — Паула вытаращила глаза.
Мартин пододвинул ей пластиковый карман с письмом.
— Скорее, не перед, а после смерти. Челль получил это послание сегодня с утренней почтой. Я хочу, чтобы ты его прочла и сразу, не анализируя, сказала, что думаешь. Мне важна твоя спонтанная реакция.
Паула достала письмо, заставила себя сосредоточиться, внимательно прочитала от начала до конца и нахмурилась.
— Да… Никаких сомнений — прямое признание в убийстве Бритты Юханссон. Но что касается Эрика и Ханса Улавсена… Он, конечно, пишет, что виновен в их гибели, но как-то неопределенно… Странно, потому что относительно Бритты он выразился ясно и четко — да, я ее убил. Так что не знаю… Не уверена, что он имеет в виду убийство тех двоих в прямом смысле. Убить и быть виновным в гибели — очень разные вещи. Герман тоже утверждал, что убил Бритту… И к тому же…
Паула уже открыла рот, чтобы выложить свою новость, но Мартин опять ее опередил.
— Подожди, это еще не все. Челль нашел еще кое-что… Насчет этого Ханса Улавсена. Он попытался разыскать его, или, по крайней мере, понять, куда тот исчез.
— И что?
— Он вышел на какого-то норвежского профессора, который специализируется на истории немецкой оккупации Норвегии. Поскольку в его распоряжении огромное количество материала по истории Сопротивления, Челль надеялся, что он и Улавсена разыщет.
— Да-да… — Обстоятельность Мартина начала раздражать Паулу. — И что?
— Сначала он ничего не мог найти… — Паула демонстративно вздохнула, — пока Челль не послал ему фотографию «борца Сопротивления» Ханса Улавсена. — Мартин нарисовал в воздухе кавычки.
— И?..
— И оказалось, что парень ни малейшего отношения к Сопротивлению не имел. Он был сыном эсэсовца по имени Рейнхардт Вольф. Улавсен — фамилии его матери, он взял ее, когда бежал в Швецию. Мать его, как ты поняла, норвежка. Когда немцы оккупировали Норвегию, Вольф, который благодаря жене свободно говорит по-норвежски, получил высокий пост в оккупационных властях. В конце войны его арестовали и посадили в Германии в тюрьму. О судьбе матери ничего не известно, а вот сын, Ханс, исчез из Норвегии в сорок четвертом году и никогда больше туда не возвращался. И теперь мы знаем почему. Он бежал в Швецию, выдал себя за борца Сопротивления, а потом каким-то образом угодил в могилу на кладбище в Фьельбаке.
— Потрясающая история… — Паула не могла прийти в себя от неожиданности. — Но… какое это имеет
