– А вы? – бросил Родон.
Она не могла взглянуть ему в глаза.
– Я тоже, – тихо произнесла Сара, сознавая, что отговорка ее звучит явно неубедительно.
– Не слышу решительности в голосе, – отозвался Родон с холодной иронией. – Разве брак не обеспечил бы вам репутацию порядочной женщины?
– Грэг любит меня, – сказала она, наконец, правду, поэтому смогла поднять голову и посмотреть Родону в глаза.
– Похоже, не очень.
– Наглец! – лихорадочно прошептала Сара.
Губы Родона сжались.
– Извините, но правда глаза колет.
– Не всегда легко разобраться, где правда, где ложь.
– Мне, пожалуй, легче, чем вам. Я по крайней мере не скрывал своих намерений. Вы же лгали – мне и Холлидею. Я знал, что вы лжете, но с вас это ответственности не снимает. Одна ложь влечет за собой другую. Еще раз вы солгали, сказав, что не будете мне принадлежать, но настанет день – и придется признаться в обмане! – Последний раз глянув на Сару, Ник пошел прочь по залитой солнцем траве.
Стоит ли звонить Грэгу, думала Сара, ведь просить его о том, чтобы он проделал утомительный путь до Йоркшира, дабы избавить ее от Ника Родона, так нелепо, и она решила не звонить. Инстинктивное чувство подсказывало ей, что на этот раз Ник не вернется. В минуту ухода глаза его были холодны как лед.
Сара не ошиблась. Ник не появился до конца ее пребывания в Йоркшире. Она спокойно рисовала, никто ей не мешал. Днем Сара была безмятежно-спокойна, но ночью... Она места себе не находила. Ворочалась в постели, как растревоженная собака в новой будке, и боролась с коварными неотвязными мыслями о том, что хотелось бы навсегда забыть.
Насколько серьезно угрожал Родон ее душевному покою? Родон показал себя в страсти, о которой она прежде и не догадывалась, но как он изменился, едва только она упомянула о Грэге. Оттого ли он ушел, что она призналась, будто любит Грэга? Хорошо бы. Сара без конца твердила про себя, что лучше бы на этом все кончилось. Не до такой степени она глупа, чтобы наперекор доводам разума начать роман с Ником Родоном. Она терпеть не могла книг, конец которых известен с первой страницы, а природное чутье однозначно подсказывало ей, каким будет финал их отношений с Родоном.
От первой их встречи у нее остался неприятный осадок – Родон показался ей мрачным и чуждым. Ощущение чужеродности возникло вновь, когда Родон на следующий день появился в ее доме. Враждебность начала исчезать, когда они обедали в его номере. Естественно, без каких-либо усилий Сара почувствовала себя раскованно с Ником – то был медленный, едва приметный рост, подобный весеннему выбросу побегов на ветвях. Ростки чувств были совсем слабые – бледные, хрупкие ниточки, они вслепую тянулись друг к другу, а теперь надломились. Они могут не вынести того, что произошло на лугу. Ведь немая, испепеляющая страсть, охватившая их с Родовом, была совсем иного рода. Сознание ее отключилось, когда она лежала в объятиях Ника, но Сара была достаточно умна и понимала, что состояние ее определялось не душевными волнениями. Ник пробудил в ней источник желания, но оно было абсолютно плотским, не имеющим ничего общего с тем тонким трепетом, который жил в ее душе.
Сара всегда предчувствовала, что любовь, случись она с ней, будет сочетать в себе оба эти начала, но ей не хотелось, чтобы объектом ее любви стал Ник Родон. Тогда бы ее ждала неминуемая гибель.
День шел за днем. Родон не появлялся, и Сара повторяла, как она этому рада, но уговорить себя было трудно. Она твердила, что навсегда выбросила его из головы, но, когда серовато-синие тени сгущались на каменной стене, ловила себя на том, что думает о синих, потемневших от страсти глазах Родона, а когда поехала в Йорк подкупить красок, то бессознательно оглядывалась по сторонам.
Картина Сары, однако, не пострадала. Смятение чувств не сказалось на творческих способностях, более того, Сара смутно ощущала, что живопись ее обрела некую новую глубину. Заказчик, разумеется, был в восторге. Сара изобразила его любимый склон с проникновением, от которого лицо хозяина гостиницы просияло. Ей самой не хотелось расставаться с картиной. Сара никогда не призналась бы себе, что перенесла на холст частицу чувств, пережитых ею в тот день на лугу. Зеленый склон холма, деревья, растекшиеся тени, впитав ее воспоминания, теперь излучали их с полотна. Разве могла она не писать сердцем этот пейзаж? Заказчик, естественно, пребывал в счастливом неведении относительно потаенных чувств, вложенных в картину. Он смотрел на пейзаж и с удовольствием видел привычный вид.
Сара вернулась в Лондон. Когда она переступила порог дома, Грэг пристально посмотрел на нее. Он ничего не сказал, но Сара и сама чувствовала странную незащищенность: то, что творилось на душе, словно громадными буквами было написано у нее на лбу.
Грэг был от природы наблюдателен и к тому же хорошо знал Сару. Меланхолические карие глаза внимательно следили за ее поведением.
На следующий день они ужинали с Люси и Робом. Люси накупила разной снеди, все было очень вкусно, и Сара, откинувшись после ужина на спинку стула, со вздохом произнесла:
– Придется теперь неделю сидеть на диете!
– Тебе не вредно слегка поправиться, – сказал Роб, разглядывая Сару. – Когда ты пришла, мне показалось, что какая-то сушеная букашка заявилась в твоем костюме.
Она застенчиво взглянула на Роба.
– Мне говорили, что я в нем выгляжу соблазнительно.
Это было действительно так. Черный брючный костюм из крепа с маленьким жакетом, отделанным черно-серебристым кантом, изящно облегал ее фигурку.
– Кто же? – поинтересовался Роб.
Сара усмехнулась.
– Мужчина!
