проволоку к угловому столбу и бросил ее там. Когда он вернулся, у нее уже был готов ответ.
— Все это звучит весьма убедительно, Кентрелл, но я не уверена, что ты справишься с этим делом.
— Слушай, ты отвяжешься или нет?
Леви поднял очередной моток и снова отправился к угловому столбу. Никки пошла за ним. Он делал вид, что не замечает ее присутствия, пока не бросил проволоку. Потом обернулся к ней: губы брезгливо стянуты в ниточку, глаза стальные, как штормовой океан. Несколько мгновений они зло смотрели друг на друга, каждый ждал, пока заговорит другой. Внезапно лицо Леви смягчилось, он оперся о столб от изгороди.
— Господи, ты совсем как мой братишка. Тот тоже как вцепится во что-нибудь — и ноет, пока ему не уступишь. Слушай, Никки, что тебе от меня надо?
— Тебе просто лень делать изгородь! — выпалила Никки.
Леви от души расхохотался.
— Боже милостивый, да ведь всю тяжелую работу сделали вы с Питером! — Он кивнул на длинные ряды столбов, что расходились от углового столба. — Ведь копать ямы и врывать столбы куда тяжелее, чем натягивать проволоку!
— Тогда я не понимаю. Что тебя не устраивает?
— Ты многого не понимаешь, — ответил Леви, словно не слыша второй части вопроса. — Ты не очень-то умеешь разбираться в людях, но это ничего. Ты еще молод, научишься.
— Ну а ты в свои почтенные годы, наверно, такой наблюдательный, что ничего не упустишь, — хмыкнула Никки.
Леви только снисходительно пожал плечами.
— Ладно, я вот не могу догадаться, с чего это ты вдруг надулся, а ты зато прожил здесь уже две недели и до сих пор не знаешь… — Никки прикусила язык, сообразив, что чуть не выдала свой секрет, и неуклюже закончила: — Того, что думаешь, что знаешь.
Леви снял шляпу и вытер пот рукавом.
— Наверно, я многого не знаю, но я не это имел в виду. Часто думаешь, что люди сердятся из-за одного, а потом оказывается, что совсем из-за другого. Иногда лучше просто оставить все как есть, и предоставить всему идти своим чередом. Вот наберешься опыта и разберешься, когда стоит вмешиваться, а когда нет. — Он покосился на нее с невинным выражением. — А знаешь, по-моему, сегодня изгородью как раз занимаюсь один только я. Может, это ты пытаешься увильнуть от работы, да еще свалить все на меня?
Неудивительно, что Никки вспылила, услышав подобные обвинения:
— Уж работы-то я не боюсь!
Леви широко улыбнулся, надел шляпу и снова отправился к повозке. В глазах его вновь зажегся знакомый огонек.
— Тогда достань-ка гвозди и молотки, пока я притащу последний моток. Пора браться за работу.
Только когда они размотали первый моток проволоки и начали приколачивать его ко второму столбу специальными гвоздями-скобками, Никки вспомнила, что Леви так и не объяснил, из-за чего же он рассердился.
— Ну, так скажешь или нет?
Леви удивленно оглянулся на нее.
— Что тебе сказать?
— Что тебя не устраивает в этой изгороди.
Молоток Леви завис в воздухе. Леви посмотрел на Никки безнадежным взглядом.
— Нет, я в тебе ошибался. Ты хуже моего братца. Его хоть отвлечь можно. А от тебя не отцепишься!
— Ну? Хватит мне зубы заговаривать.
Леви облокотился на столб и ехидно посмотрел на нее.
— Тебе это не понравится.
— Вот как?
Он вздохнул и окинул взглядом прерию.
— Когда я был маленьким, вся эта земля была открытой: иди куда хочешь. И всем хватало места. А когда я вернулся домой после четырех лет плавания, я едва узнал земли, в которых вырос. — Леви воткнул молоток острым концом в столб и взял выпрямитель для проволоки. — Все принялись огораживать свои земли. Прерия вдруг перестала быть прерией…
— Но мы вынуждены огораживать земли, разве ты не видишь? В том году коровы Германа Лоувелла почти весь урожай у нас потравили: что не съели — истоптали. Если не поставить изгородь, мы же ничего не вырастим.
— Герман Лоувелл лет двадцать пасет здесь свой скот, — заметил Леви. — С его точки зрения, вы попросту заняли чужие земли.
— Ты говоришь, совсем как он, — покосилась на него Никки.
— Но ты ведь понимаешь, что Герман Лоувелл может считать эти земли своими, даже если у вас есть на них законные права?
— По закону земля эта наша. Мы даже провели воду из источника. — Она сердито ткнула пальцем в Леви. — Герман Лоувелл тоже ведь мог бы это сделать, а вот не сделал. По-моему, раз он ничего не делал, значит, отказался от своих прав, если они у него и были. А потом, — добавила она в свое оправдание, — папа говорит, что скотоводы губят прерию…
Леви знал, что она права. Стоит оглядеться вокруг, и станет ясно, что это чистая правда. Тридцать лет назад здесь было такое разнотравье! А теперь луга зарастают полынью. Леви вздохнул.
— Каждый тянет в свою сторону, а кто прав — я не знаю. Но и скотоводы, и фермеры меняют эти земли, и мне это не очень-то нравится.
— Ну, одной изгородью больше, одной меньше — велика ли разница? — сказала Никки. — Нет, мне кажется, ты не только из-за этого рассердился.
— Я ненавижу колючую проволоку, — со вздохом ответил Леви.
— А чем она тебе не нравится?
— Ты что, в самом деле не понимаешь?
Никки ошеломила враждебность в его глазах.
— Н-нет…
— А тебе не случалось видеть, что бывает с животным, которое сдуру налетит на эту проволоку? Колючки врезаются в тело, как маленькие ножи. Это особенно опасно для лошадей. Даже если успеешь вовремя зашить рану, все равно обычно туда попадает инфекция, и конь погибает. Сколько отличных лошадей мне пришлось пристрелить из-за того, что они порезались проволокой! У коров шкура толще, но это их не спасает.
Никки судорожно сглотнула — она была ошеломлена его словами.
Леви яростно дернул выпрямитель. В его голосе звучала горечь:
— Диким животным приходится еще хуже. Олени обычно перепрыгивают через изгородь, но иногда они запутываются задними ногами в верхних проволоках. Те, кому повезет, становятся добычей койотов. Остальные умирают голодной смертью. В любом случае не очень приятный конец.
Никки никогда раньше не сталкивалась с колючей проволокой — они первыми взялись строить изгородь в этих местах. Теперь перед ней как наяву встала картина, нарисованная Леви.
— Господи, я никогда в жизни…
Услышав ее потрясенный голос, Леви тут же пришел в себя. Он только теперь вспомнил, как она молода и как чувствительны женщины.
— Извини, — пробормотал он. — Не надо было говорить тебе об этом.
Никки пнула сапогом моток проволоки.
— Неудивительно, что ты ненавидишь эту дрянь. Это в самом деле кошмар.
Леви стало ужасно стыдно. В конце концов, она-то ни в чем не виновата.
— Слушай, я просто в дурном настроении. Мне не следовало так говорить с тобой. Ты права, без
