президента (он выступал кандидатом от трабадьистской партии).
Вступив в должность, Куадрос стал действовать весьма решительно. Прежде всего он резко девальвировал крузейро (денежную единицу Бразилии). Это, разумеется, больше понравилось иностранному капиталу, чем самим бразильцам, которым пришлось теперь жить на урезанные доходы. Объявив войну всякому проявлению безнравственности, он запретил появляться на пляжах Рио в бикини, хотя эта мера и не возымела должного действия.
Несколько визитов за границу убедило Куадроса в том, что страны «третьего мира» должны воздержаться от прямого участия в конфронтации между капитализмом и социализмом. В результате он попытался отмежеваться от «холодной войны». Общественное мнение, судя по всему, поддержало это начинание. Один из опросов показал, что 63 процента бразильцев выступали за нейтралитет. Но эти опросы выявили и другое: они показали, что, чем выше у человека доход, тем более теплые чувства тот испытывает к Соединенным Штатам.
Все обвинения о смещении своей политики ближе к центру Куадрос отметал, заявляя, что Бразилия проводит теперь твердый политический курс и достаточно крепко стоит на ногах, чтобы принимать самостоятельные решения. И все же он не мог оградшь себя от недовольства Вашингтона и острых выпадов со стороны Карлоса Ласерды.
Консервативная пресса все усиливала критику президента. Под ее натиском Куадрос вынужден был запереться в президентском дворце, изолировав себя тем самым от естественных своих союзников и лишив себя возможности прийти к какому-то взаимопониманию с коалицией Варгаса. Под влиянием левых Куадрос предложил законопроект, в соответствии с которым налоги на иностранные компании поднимались до 50 процентов. Когда Эрнесто Че Гевара прибыл в Уругвай для участия в конференции Организации американских государств, Куадрос пригласил его заехать в Бразилию на обратном пути на Кубу.
На конференции, проходившей в курортном городке Пунта-дель-Эсте, Ричард Гудуин (тот, который обещал покончить с экономическим разрывом между Северной Америкой и Южной) встретился с человеком, преисполненным решимости заставить его сдержать свое обещание. К моменту конференции ОАГ отношения между Соединенными Штатами и Кубой резко ухудшились (лишь за четыре месяца до этого Вашингтон предпринял попытку свергнуть правительство Кастро). Вот почему Гудуин никак не предполагал, что получит у себя в номере шкатулку из полированного красного дерева с инкрустированным кубинским гербом, наполненную знаменитыми кубинскими сигарами — товаром, который теперь все больше возрастал в цене в Соединенных Штатах. В шкатулке была записка: «Поскольку поздравительной открытки под рукой нет, приходится писать самому. Поскольку же писать своему врагу трудно, ограничусь тем, что подам руку».
Гудуин привез потом сигары в Белый дом и предложил их президенту. Тот взял одну и закурил. Сделав несколько затяжек, он вдруг сказал: «Вообще-то первую сигару вам следовало закурить самому».
Гудуин рассказал об этом эпизоде через семь лет, когда уже не было в живых ни Джона Кеннеди, ни Че Гевары (тот был убит в Боливии, когда попал в засаду, устроенную не без помощи американских специальных частей). Еще через семь лет стало ясно, что у Фиделя Кастро было гораздо больше, чем у Кеннеди, оснований остерегаться всякого рода подарков, учитывая неоднократные покушения на жизнь и достоинство кубинского руководителя со стороны ЦРУ.
Гудуин и Че Гевара встретились в Пуита-дель-Эсте ночью и беседовали несколько часов. По словам Гудуина, Гевара сказал, что скоро в Латинской Америке «произойдут либо революции левых, либо перевороты правых, которые все равно приведут к приходу к власти левых, и что сейчас сложились благоприятные условия для победы коммунистов на всеобщих выборах». Вспоминая об этом за два года до победы на выборах Сальвадора Альенде в Чили, Гудуин добавил: «Но ни одно из этих предсказаний не сбылось».
Че Гевара предложил ряд мер, направленных на ослабление напряженности в отношениях между двумя странами, включая обещание выплатить компенсацию за экспроприированное Кубой имущество американцев. Таким образом, по окончании конференции ОАГ в Уругвае для встречи с Куадросом в Бразилию вылетел человек, который отнюдь не был непримиримым врагом США.
В ходе визита Че Гевары Куадрос подтвердил независимость и самостоятельность своего политического курса и наградил кубинца одним из высших орденов республики — Крузейру-ду-сул (Южный крест). Возможно, сам Гевара и не придал этому особого значения, но Карлос Ласерда счел награждение оскорбительным для Бразилии и разразился гневной тирадой в адрес президента. Выступая по телевидению, он обвинил министра юстиции в правительстве Куадроса в подготовке переворота, цель которого — предоставить президенту чрезвычайно широкие полномочия. «Человек, которого мы избрали, не хочет быть президентом, — сказал Ласерда, обращаясь к телезрителям через семь лет после того, как довел Варгаса до самоубийства. — Он хочет быть диктатором».
Ласерда выступал по телевидению в четверг. Когда в три часа дня в пятницу Куардос объявил о своем решении уйти в отставку, он, видимо, рассчитывал на то, что у бразильцев будет целый уикенд, чтобы хорошенько обо всем подумать и встать на его защиту. Но это всего лишь предположение. Обращение Куадроса к народу по тону очень смахивало на предсмертную записку Варгаса. Он сказал: «Я чувствую себя раздавленным. Против меня поднялись страшные силы. Я хотел, чтобы Бразилия оставалась для бразильцев, но в этой битве я столкнулся с коррупцией, обманом и трусостью, которые подчинили общие интересы аппетитам и амбициям узких группировок, включая иностранцев».
Политическое самоубийство Куадроса не вызвало у публики того сожаления и даже чувства вины перед ним, с каким была встречена весть о самоубийстве Варгаса. И тот и другой обвиняли в содеянном враждебные силы и интересы. Но после выступления Куадроса с заявлением об отставке его политические противники не без ехидства говорили, что внутри страны довольно трудно разыскать эти «враждебные» интересы. Что же касается интересов иностранных, то ими, безусловно, были «Хейг», «Тичерз» и «Джонни Уокер».[6]
Куадрос получил лишь незначительную поддержку. Так, с просьбой вернуться к исполнению своих обязанностей к нему обратилось несколько профсоюзных лидеров. Прозрачные намеки президента на усиление иностранного влияния были восприняты несколько прямолинейно, и толпа забросала камнями американское посольство. Военные, однако, не мешкали и посадили Куадроса под домашний арест, лишив его тем самым возможности выступить с новыми речами и постараться добиться более широкой поддержки. Внимание бразильцев автоматически переключилось на преемника Куадроса, и теперь уже бывший президент вынужден был в отчаянии воскликнуть: «Где же те шесть миллионов, которые голосовали за меня?»
Трудно сказать, был ли в этом злой умысел, но перед заявлением об отставке Куадрос направил своего «левого» вице-президента с визитом доброй воли в КНР. И вот теперь военные, взявшие на себя роль высшего политического арбитра, вновь должны были решать, следует ли позволить Жоао Гуларту вернуться на родину и занять пост президента. Военный министр Одилио Денис заявил, что Гуларт не должен этого делать. Министры родов войск согласились.
Временно исполняющий обязанности президента Раньери Мадзилли сообщил затем конгрессу о решении военных и предложил принять законопроект, который лишал бы Гуларта права вступать в должность президента. К тому же и прецедент уже был. Однако Гуларт, хоть и находился в это время на другом конце света, имел мощного союзника в лице своего шурина — Леонела Бризолы, занимавшего пост губернатора штата Рио-Гранде-ду-Сул.
Никто (и в первую очередь сам Бризола) не отрицал, что губернатор Рио-Гранде-ду-Сул тяготел к левым. На конференции в Пунта-дель-Эсте он призывал Бразилию присоединиться к Че Геваре и выступить против «Союза ради прогресса». Вместе с тем, занимая пост губернатора, он мог оказать давление на командующего 3-й армией, расквартированной в столице штата Порту-Алегри. Командующие трех других армий колебались.
В данной ситуации легко могла вспыхнуть гражданская война. Противники Гуларта обвиняли его в том, что он посадил коммунистов на ключевые посты в министерстве труда и в профсоюзах. Главная же опасность заключалась в другом. Армия, промышленники и иностранный капитал опасались, что, если Гуларт станет президентом, организованные в профсоюзы рабочие могут стать главной силой на политической арене в Бразилии. В соседней Аргентине Хуан Перон продемонстрировал еще более убедительно, чем Варгас, что бедняки могут оказаться надежной опорой для честолюбивого политического
