— Хочешь почитать? — спросил Омеро, протягивая газету.
— Хочу, — ответил Фернандо и с недоверием и опаской взял ее (читать газеты категорически запрещалось).
— Ничего нового и важного там нет, — сказал капитал извиняющимся тоном. — Мне просто все уже до чертиков надоело. С этими извергами и поговорить-то не о чем. Господи! — воскликнул он, прислонившись к железной решетке. — Скорей бы заканчивалась неделя. Так хочется в Сантос!
Иногда офицеры среднего звена (это они пытали заключенных) хвастались Фернандо тем, что проходили обучение в Соединенных Штатах. Один армейский офицер однажды вспоминал в присутствии Фернандо, как они устроили облаву на группу повстанцев где-то в сельской местности. Особое возмущение вызывали у него тогда те офицеры, которые громко топали, когда их группа пыталась незаметно подкрасться к партизанам по полю. «Я сразу понял, — сказал он, — что в Штатах они не обучались».
Тюремщики нашли способ по-своему уважать своих североамериканских патронов. Они открывали консервную банку с сардинами, ставили обе половинки на пол и заставляли заключенного встать босыми ногами на острые кромки. Затем ему давали в руки что-нибудь тяжелое и приказывали поднять вверх. Заключенный должен был стоять в такой позе до тех пор, пока не свалится на пол. Этот вид пыток назывался у тюремщиков «статуей свободы».
В большинстве случаев офицеры, прошедшие курс обучения в американском военном училище или полицейской школе, были аналитиками или специалистами разведслужбы и в камере пыток старались не показываться. Этих людей Фернандо боялся больше всего. Они тщательно изучали протоколы допросов и выуживали противоречия либо в его собственных показаниях, либо в показаниях его товарищей из группы «МР-8». Тем, кто непосредственно пытал заключенных, выдавались листки с вопросами-ловушками, в которых указывалось, какую именно информацию следовало извлечь за один день пыток.
Заключенным иногда удавалось переговорить друг с другом. Некоторые из них утверждали, что видели американскую маркировку на полевых телефонах и генераторах, применявшихся для пыток электрическим током. Все заключенные сходились во мнении, что бразильская полиция стала работать более эффективно и этим она была обязана специальной подготовке в США. До того как американские советники помогли ей централизовать всю имеющуюся информацию, проходили дни, прежде чем выяснялось, является ли арестованный одним из руководителей повстанческого движения. Теперь же на это уходили считанные часы.
Заключенные часто обсуждали вопрос о возмездии. Кое-кто, сознавая всю свою беспомощность, находил удовлетворение в описании пыток, которым они сами будут подвергать своих мучителей после революции, когда электрические генераторы окажутся уже в их руках.
Узники тюрьмы на острове Цветов старались убедить Жан-Марка в том, что, как бы негативно они сами ни относились к ним, пытки, видимо, придется применять и тогда, когда власть в стране перейдет к ним (правда, это будет делаться лишь в исключительных случаях).
— Возможно, я и идеалист, — отвечал на это Жан-Марк, — но все же хочу сказать: стоит сделать одно исключение — и правило тут же забывается. К тому же, если говорить откровенно, пытки — это оружие, которое всегда оборачивается против тех, кто им же и пользуется.
— Бразильское правительство, — возражали другие, — сумело в течение нескольких лет скрывать от общественности масштабы и жестокость своих пыток. Мы тоже сумеем держать это в секрете.
— Всякая секретность, — ответил на это Жан-Марк, — пагубна.
В тюрьме ДОПС в Рио один следователь согласился с теми повстанцами, которые пытались убедить Жан-Марка, будто пытки представляют собой нейтральное оружие, полезное для обеих сторон. Звали этого офицера Массини. «Я занимаюсь этим, — сказал тот одному заключенному, который и передал их разговор Фернандо, — потому что это моя профессия. Если победит революция, я к вашим услугам. Буду пытать, кого скажете».
Поскольку у большинства повстанцев политические убеждения вполне уживались с набожностью, они считали, что никогда не смогут проделать над другими то, что проделывали над ними. Один морской капитан, пытавший Фернандо, усмотрел в этом принципиальную разницу в характерах. «Я могу пытать других, — дразнил он Фернандо, — а ты нет. Если социалисты и придут когда-нибудь к власти, я буду спокоен, потому что ты трус и не посмеешь меня пытать».
Продержав Фернандо два месяца в тюрьме в Сан-Паулу, его отправили в Рио, а оттуда на катере на остров Цветов. Он так и не оправился от раны, полученной при задержании. Последующие же пытки привели к тому, что ему стало трудно мочиться. Он был слишком слаб, чтобы протестовать, поэтому, лежа на нарах, с благодарностью смотрел на своих товарищей по камере, которые, рискуя быть избитыми, стучали по решетке и кричали: «Сделайте же что-нибудь! Ведь человек умирает!»
Сначала его снова отправили в госпиталь, а затем бросили в изолятор здесь же на острове. Полностью отрезанный от внешнего мира, Фернандо провел там два месяца. Все это время он не имел никаких контактов с другими заключенными. Время от времени он слышал какую-то возню в соседней одиночной камере. Пятнадцать дней Фернандо выстукивал по стене. Стучать нужно было достаточо громко, чтобы услышал сосед, но и не так, чтобы это заметили охранники.
Наконец, ему все же удалось убедить своего соседа приложить губы к щели в стене и сказать что- нибудь. «Я жив», — прошептал человек. Больше Фернандо не разобрал ничего: с ним говорил сумасшедший.
Выйдя из изолятора, Фернандо встретил обыкновенных уголовников, которых держали в тюрьме вместе с арестованными повстанцами. Он понял, что сюда чаще всего попадали бедняки и безработные, а также душевнобольные и слабоумные. Видимо, у полиции была какая-то квота на произвольные аресты.
Фернандо, Жан-Марка и других политических заключенных больше всего волновало, отвечать или не отвечать на вопросы во время допросов. Не говорить ни слова и молча все терпеть называлось у них «вести себя по-турецки». Большинство заключенных-мужчин, не стесняясь, признавались, что на подобный стоицизм не готовы. Но среди политзаключенных нашлась одна женщина по имени Анжела Камарго Сейшас, которая была исключением.
С того дня, как вместе с другими студентами Анжела несла тело убитого Эдсона Луиса к зданию парламента, в ее жизни произошло немало важных событий. Она научилась выступать с речами на публичных митингах и очень скоро совсем разучилась улыбаться. Ее приятели, не отличавшиеся глубиной политических убеждений, весьма об этом сожалели, так как улыбалась она широко, с некоторым озорством и очень мило.
Анжела выступала и перед коммунистами, и перед участниками движения «Народное действие», но потом примкнула к левой группировке ПКБР, которая в 1967 году откололась (вслед за Карлосом Маригелой) от Бразильской коммунистической партии. Год-другой эта группировка не решалась начинать вооруженную борьбу. Однако к тому времени, когда к ней примкнула Анжела, она стала самой левой из всех студенческих организаций в Бразилии. Их кумиром был Че Гевара.
У ПКБР были и военная, и политическая секция. Решения принимала не Анжела, поэтому ее включили в политическую секцию. Члепы военной секции с огромным риском захватывали оружие, грабили банки и угоняли автомобили.
В декабре 1969 года, когда военная секция ПКБР совершала очередное ограбление банка, один из ее членов был схвачен. Поскольку во время ограбления был убит полицейский, арестованного налетчика стали долго и жестоко пытать. Спецслужбам очень повезло, что они схватили именно этого человека. Будучи начальником сектора материально-технического снабжения, он знал всю структуру командования, а также все адреса и явки членов группы. Но Анжелы он все же не знал. Кроме того, ее фотография никогда не появлялась в газетах. Вот почему именно ей было поручено подыскать конспиративные квартиры для скрывавшихся от полиции членов ПКБР, а также для союзнической группировки под названием «МР- 26».
Анжела услышала от кого-то, что в районе Копакабаны (знаменитого пляжа в Рио, протянувшегося на пять километров вдоль океана узкой полосой белоснежного песка) сдается квартира. Когда-то, много лет назад, Копакабана была фешенебельным районом. Сейчас же расположенные здесь многоквартирные дома
