было легко, так как она действительно ничего не знала. Но зато она сама кое-что услышала о судьбе других заключенных. В частности, она узнала об одном профсоюзном активисте по имени Мануэл де Консейсао. Его пытали в этой же тюрьме, когда он находился гам вместе с Фернандо Габейрой. Однажды изуверы прибили его член гвоздями к столу.
В камере пыток Анжела постоянно боролась сама с собой. Она слышала, как внутренний голос говорил: «Тебя убьют, если будешь молчать». Но тут же с ним в спор вступал другой голос, который возражал: «Нет, тебя убьют, если заговоришь». Хотя боль была мучительной всегда, Анжела вскоре поняла, что до подсознания она все же не доходила. Все, что она говорила на допросах, было заранее продумано и рационально. Острые болевые ощущения никогда не вынуждали ее говорить что попало.
Пытки вызывали у нее и другую реакцию — несколько мистическую. Анжела вдруг теряла сознание, но затем тут же вроде бы приходила в себя. Голова у нее становилась светлой и ясной, как никогда. Ей вдруг казалось, что она парит над собственным телом и наблюдает, как его пытают. Именно это странное ощущение пребывания вне своего тела, эта пропасть, отделявшая ее сознание от болевых ощущений, и помогали ей крепиться и молчать.
Бледно-лиловая комната помогла Анжеле понять, как легкомысленно относились раньше к пыткам она сама и ее товарищи. Все они в один голос когда-то заявляли, что не скажут ни слова, каким бы испытаниям и провокациям ни подвергались. Тот, кто не может держать язык за зубами, говорили они, заслуживает одного наказания — смерти. И вот теперь, после очередного двухчасового избиения она поняла, почему заговорил человек, схваченный во время ограбления банка. Его-то можно понять и даже простить. Но можно ли простить Соединенные Штаты за их роль в подготовке и оснащении бразильской полиции?
С момента военпого переворота в 1964 году Маркос Арруда (студент-геолог, выступавший против установления иностранного контроля над природными богатствами Бразилии) жил трудной и полной опасностей жизнью. После того, как Гуларт бежал в Уругвай, Маркос уехал из Рио и в течение двух недель жил в деревне, пока его друзья не сообщили, что, судя но всему, его фамилия не значится в списках политических противников генерала Голбери.
Такому, как он, бунтарю и студенческому вожаку в Бразилии трудно было найти работу. Чтобы не умереть с голоду, Маркос занимался репетиторством и техническими переводами. Но уже через несколько лет он почувствовал, что такая жизнь мало подходит его бунтарской натуре, поэтому в 1968 году он обратился к властям с просьбой (указав свое настоящее имя) разрешить ему работать простым рабочим на заводе.
Единственной уловкой, на которую пошел Маркос, было то, что в графе «Образование» он написал «начальная школа». Сделал он это потому, что написать «высшее» означало бы сразу же вызвать к себе подозрение. Ни заводовладельцы, ни власти не стали бы рисковать, понимая, что своими настроениями он может заразить и других рабочих.
Маркос поступил на работу на литейный завод, принадлежавший западногерманской компании «Мерседес-Бенц». На предприятии работало три тысячи рабочих, отливавших детали для вагонов и тракторов. Маркос работал оператором машины, отливавшей формы. Его дневная норма составляла тысячу форм. Хотя предыдущие демократические правительства и приняли ряд законов о труде, рабочие на этом заводе до сих пор работали по 12 часов в сутки. За сверхурочную работу им доплачивали от трех до четырех долларов к зарплате, составлявшей всего 15 долларов в месяц.
После окончания университета Маркос женился, но потом с женой разошелся, и теперь жил один. Только поэтому ему как-то хватало скудного заработка на оплату квартиры, питание и даже проезд на автобусе к месту работы. Женатым приходилось гораздо труднее. От получки у них уже ничего не оставалось еще за неделю или дней за 10 до окончания месяца. Тогда они вставали ни свет ни заря и пешком отправлялись на работу в надежде уговорить начальство разрешить им работать по 14–15 часов в сутки, с тем чтобы заработать еще несколько долларов сверхурочно.
Работа была адской. Корпус завода бил открыт с обоих торцов, поэтому зимой рабочим приходилось особенно туго: в лицо им дышала огнем раскаленная печь, а в спину дул ледяной воздух зимнего Сан-Паулу. В воздухе висела такая густая железная пыль, что даже в солнечные дни рабочий тут же терялся из виду, стоило ему отойти на несколько шагов от машины. Маркос вскоре узнал, что врачи, работавшие в компании по найму, рекомендовали увольнять заболевших туберкулезом рабочих, чтобы те не становились обузой для хозяев завода.
Условия работы мало чем отличались от тех, что существовали лет 40–50 назад в Соединеппых Штатах. Правда, здесь было одно существенное исключение: бразильские джоны льюисы[10] и юджины дебсы[11] были либо убиты, либо брошены в тюрьмы, либо загнаны в подполье.
Маркос встречался с товарищами по работе каждый день во время короткого обеденного перерыва. Тем не нужно было читать лекций о несправедливости системы, так как они и без этого все знали. Они чувствовали эту несправедливость всем своим нутром, своими ноющими мышцами и забитыми пылью легкими. Их волновал другой вопрос: что же можно сделать, чтобы положить конец этой несправедливости?
Конечно, в одиночку человек был бессилен что-либо сделать. Показателен такой случай. Обнаружив у одного из рабочих легочную болезнь, местные врачи посоветовали ему подлечиться на юге, где воздух почище. Компании должна была выплатить ему часть заработной платы, поэтому, прежде чем уехать в Рио-Гранде-ду-Сул, он отправился в контору, чтобы получить причитавшиеся ему деньги.
— Мне нужно получить деньги — должок за компанией, — сказал он вахтеру у проходной.
— Подожди здесь, — ответил тот и пошел в контору. Вернувшись, он сказал:
— Ты уже здесь больше не работаешь, поэтому пропускать тебя не имею права.
Вне себя от ярости, рабочии выхватил нож, ударил им вахтера и скрылся. Больше о нем никто ничего не слышал.
Подобные мелкие конфликты с администрацией могли бы быть разрешены профсоюзом одним телефонным звонком. Однако в то время профсоюз металлистов Сан-Паулу контролировался людьми, назначенными военной хунтой после переворота 1964 года.
Маркос и его товарищи собрали информацию, подтверждавшую, что перед каждым собранием рабочих профсоюзное руководство частным образом встречалось с агентами секретной службы ДОПС. На этих встречах они договаривались о том, что, если кто-то из независимых делегатов выступит с требованием поставить на голосование угодное компании решение с тем, чтобы не допустить его принятия, агенты ДОПС спровоцируют потасовку, и тогда председательствующий воспользуется этим, чтобы объявить собрание закрытым.
Поскольку профсоюз не реагировал на требования рабочих, Маркос и его товарищи создали комитет для организации встреч с представителями других предприятий своего района. На них они обсуждали общие проблемы и возможные пути их решения. Они хотели каких-то перемен, но в то время уже одного этого было достаточно, чтобы попасть в разряд подрывных элементов.
В мае 1970 года Маркос познакомился с Марлии Соккас, участницей движения сопротивления, которая никак не могла устроиться на работу. К тому же она жила в доме, уже ставшем как-то объектом полицейской облавы. Маркос вызвался помочь ей найти работу и более безопасное место жительства. Правда, к этому времени он и сам был без работы, поскольку вынужден был уйти с завода после того, как у него обнаружили затемнение на легких и синусит. Когда врач из государственной поликлиники рекомендовал Маркосу бросить работу, тот запротестовал:
— Я не могу. Без работы я просто умру с голоду.
— В таком случае вам нужно работать лишь положенное время — восемь часов в день.
Маркос попросил врача дать соответствующее письменное заключение, а затем показал его своему начальнику. Через неделю его уволили. «К качеству вашей работы у нас претензий нет, — сказал ему начальник. — Вы нас не устраиваете потому, что не можете работать долго. А за воротами вашего места дожидаются сотни».
Всю следующую неделю Маркос провел в поисках работы. Почувствовав угрызения совести, оттого что совершенно забыл Марлин (а ведь он обещал ей помочь), Маркос решил заехать к их общему другу и оставить ей записку. «Не знаю, как там у тебя дела, — написал он. — Давай вместе пообедаем и все обсудим». И он указал адрес маленького ресторанчика в районе Лапы в Сан-Паулу.
