Линдстрома к убийству Эми, мы бы что-нибудь придумали. Мне не удастся получить ордер лишь на основании твоих слов. Твой друг — вор.
— А кто без греха?
— Уж точно не он.
— Послушай, Том, он попросил передать тебе эту информацию. Делай то, что считаешь нужным.
— Вот что: я попробую заставить ребят из отдела пересмотреть по крайней мере дело Джалакян. Но лезть из кожи вон я не стану. Никто больше не желает об этом слышать. Да, убийство Эми Райан — дело рук другого человека. Но обвинить в этом Линдстрома мы не можем.
— Я так и передам своему другу. Ты ведь не станешь болтать, правда, Том?
— Не стану. Но предупреди его, что расследование — дело полиции.
48
Вечером из окна Курта Линдстрома было видно, как за полквартала от дома, на противоположной стороне Геменуэй-стрит, на автобусной остановке толпились люди, восемь человек: четыре девушки, видимо, студентки; молодой человек в куртке с капюшоном и широкополой кожаной шляпе; мужчина в деловом костюме; коренастая негритянка с полной сумкой покупок; мужчина в ярко-синей униформе ремонтника. Подошедший автобус загородил обзор — стена рифленого железа с прямоугольными окнами. Через несколько секунд автобус скрылся из виду, тротуар опустел, остался только ремонтник. Через некоторое время к нему присоединилась женщина. Она ждала следующего автобуса. Ремонтник смотрел через улицу, прямо на окна Курта Линдстрома.
Это был Рики Дэйли.
49
Кожаные перчатки с зашитой в костяшки свинцовой пылью, семь-восемь унций. Металл достаточно мелко перемолот, чтобы руке было удобно. В течение сотни лет такие перчатки служили копам секретным оружием, если предстояло вмешаться в уличную драку или иную мясорубку. Перчатки Джо были изрядно поношены. Когда он их снимал, они немедленно обретали форму руки. Когда он смотрел на перчатки, лежавшие, ладонь к ладони, в бардачке машины, они пробуждали в нем чувство, сходное с любовью. Мы любим некоторые вещи, потому что они так или иначе являются продолжением нашей личности, — именно таковы были бойцовские перчатки Джо. Он не считал их оружием, потому что они в отличие от ножа или пистолета не наделяли его особыми способностями, а просто увеличивали уже имеющийся навык — так очки улучшают зрение. На руках перчатки делались частью тела. Обычный удар ими был способен ошеломить, а сильный — отправить в нокаут. Какой кайф — выбросить вперед утяжеленный кулак — несокрушимый, массивный, — покрепче упереться в землю и нанести сокрушительный удар, вложив в него силу бедер, спины и плеч. Причем на вид это самые обычные черные перчатки.
— Заканчивай, — велел Гаргано.
Джо обливался потом. У его ног, свернувшись клубочком, лежал человек. Грязное пальто волочилось по земле, точно одеяльце, сброшенное разметавшимся во сне ребенком.
— Давай, поднимайся.
— Нет.
— Поднимайся, сука!
— Нет!
Гаргано вмешался и негромко произнес:
— Вставай, дерьмо, иначе здесь тебя и похоронят.
Прозвище этого типа было Однорукий. Он принимал ставки в баре под названием «Чиамби» — забегаловке на углу Беннингтон и Брукс, в Восточном Бостоне. Он был несговорчив и не желал мириться с новым порядком. Сначала он вообще отказался платить какую бы то ни было дань Чарли Капобьянко и в результате получил профилактическую трепку. Потом он снова перестал платить, и Капобьянко это заметил — он всегда замечал, когда деньги исчезали. Первым порывом шефа было раздавить Однорукого в лепешку, но кое-кто заступился за беднягу — дальний знакомый Ники Капобьянко, тоже букмекер, по имени Джерри Анжиуло. Джо никогда не мог запомнить все эти нелепые итальянские имена и внутриклановые связи. Он лишь знал, что каким-то чудом Однорукий, который двадцать лет назад стал калекой и так заслужил свое прозвище, сегодня вечером избежал смерти, хотя, возможно, именно ее и искал. Люди Гаргано привезли его в бар на Блу-Хилл-авеню. Бар принадлежал Гаргано — подвал, заросший плесенью и заваленный пустыми пивными банками, обычно был последним, что видели ослушники.
— Надо было привязать его к стулу. — Гаргано горестно вздохнул и повернулся к своим парням: — Поднимите его.
Однорукого рывком вздернули на ноги.
— Живей, Джо, иначе всю ночь провозимся.
Однорукий слабо улыбнулся, приведя Джо в восхищение. Смелости парню хватало, хоть он и выглядел чертовски скверно. Лицо превратилось в кусок мяса, правый глаз закрылся почти полностью.
Джо поднял затянутый в перчатку кулак на уровень уха и врезал Однорукому в левый глаз, туда, где кости черепа становятся тоньше. Костяшками он почувствовал, как лицо — кожа, кости — превращается в кашу.
Голова Однорукого откинулась, колени подогнулись. Он выгнулся, уже без сознания, и повис на руках бандитов.
— Ну хватит. Приведи себя в порядок, Джо.
Джо уставился на распростертое тело. Одежда Однорукого и пол были запачканы кровью. Джо помедлил в ожидании какой-нибудь мысли, реакции, но в его голове было пусто — ни раскаяния, ни сожаления, ни даже тревоги. Пустота — это не так уж неприятно. Белое открытое пространство, по которому можно плыть.
— Там есть раковина.
— Знаю.
— Погоди надевать рубашку. Сними майку и оставь ее здесь.
— Ладно.
— Классный удар. — Гаргано фыркнул. — Видали? Господи, вот это человек. Пять с плюсом. Шикарно.
Джо пробрался между грудами картонных коробок. Раковина находилась в противоположном углу подвала. Не хотелось думать о том, что именно смывали в эту раковину в течение многих лет. Уж точно не только пиво. Джо слышал собственное дыхание и чувствовал тяжесть перчаток. Он остановился, чтобы посмотреть назад, в проход между коробками.
Гаргано снял и отложил пиджак. На нем были черные широкие брюки, модные ботинки с высоким задником и ярко-красная рубашка, какие носят сутенеры, из-под нее выпирало брюхо. Он взглянул на неподвижное тело и снова вздохнул. На полу рядом лежал кирпич, бог весть откуда взявшийся, — здание было деревянное, на бетонном фундаменте, в нем не было ни единого кирпича. Гаргано приподнял правую ногу Однорукого, подсунул кирпич, чтобы приподнять ее над полом, а потом с размаху наступил ему на голень, чуть ниже колена. Берцовая кость с хрустом переломилась. Гаргано извлек кирпич, обошел тело кругом и сходным образом поступил с другой ногой — одним движением, точно опытный плотник, который вгоняет гвоздь единственным ударом молотка. Потом он отбросил кирпич, пинком отодвинул руку лежавшего без сознания человека и мыском ботинка потыкал его в грудь.