Рейчел и Дельфи обменялись быстрыми взглядами. Как могла Рейчел объяснить пятилетнему сыну особенности характера своей свекрови?
– Видишь ли, бабушка Лоретта не любит праздники.
– Почему?
– Ну… из-за муравьев.
Мальчик уставился на нее, ложка замерла в его руке у самого рта. Он нахмурился.
– Я не видел никаких муравьев.
Рейчел знала, что он ждет разумного объяснения и что он достаточно сообразителен, чтобы отличить правду от лжи. Она вздохнула. Как объяснить ему, что такое социальное положение? Или то, что Лоретта Маккенна считает, будто среди жителей Ласт Чанса почти никто не стоит того, чтобы она тратила на него свое время?
– Бабушка Маккенна не любит общаться.
– Ты хочешь сказать, что она не любит бывать с другими людьми?
– Да.
– Нас она любит.
Рейчел была вполне согласна с тем, что ее свекровь любит Тая, но она знала, что ее она едва терпит.
– Бабушка, действительно, любит тебя, Тай. А теперь не кажется ли тебе, что пора спать? День у тебя был долгий и насыщенный.
Он тяжело вздохнул, но не стал спорить, будучи уравновешенным ребенком. Он слез со стула и направился к двери.
– Погодите-ка, молодой человек, – Дельфи поспешила за Таем, держа в руках мокрую салфетку и курточку под цвет его штанишек. – Не трогайте ничего, пока я не вытру вам руки.
И экономка вышла вслед за ним из кухни.
– Я приду уложить тебя и почитать на ночь, – крикнула Рейчел им вслед. Она слышала, как они дружески болтают, а потом их голоса затихли – они поднялись по лестнице.
Рейчел вернулась на кухню, чтобы убрать со стола и погасить свет. Она собирала ложки и миски, клала их в тазик, а в голове у нее неотступно вертелась одна и та же мысль.
Лейн Кэссиди вернулся.
Он вернулся, и у него хватило наглости поцеловать ее.
Даже при одной мысли о поцелуе ее щеки запылали. Она старалась не смотреть на свое отражение в окне, рядом с которым стоял таз, и поспешила вернуться к столу, стараясь занять чем-то свои руки и голову. Но уборка не требовала особого внимания, поэтому мысли ее снова и снова возвращались к поцелую на веранде.
Невыносимо было думать, что Лейн играл ею просто для развлечения. Ей очень хотелось верить, что он, наверное, поцеловал ее ради прежних дней, поцеловал, потому что когда-то она была молодой учительницей, не очень хорошо сознававшей рамки своей роли, а он – неспокойным юношей, которому отчаянно нужен был друг. Будучи его учительницей, она никогда и подумать не могла о Лейне иначе как о своем ученике.
Ее первая реакция на его поцелуй и удивила ее, и привела в смятение, потому что Рейчел отнюдь не потеряла надежду снова обрести мужа. Некий банкир, немолодой адвокат и владелец ранчо (вдовец с четырьмя детьми) – все уважаемые члены общества – давали ей понять, что, когда у нее кончится траур, они с радостью воспользуются возможностью посвататься к ней. Она не очень-то думала о них, поскольку не считала себя готовой вверить свою судьбу какому-нибудь мужчине. И вот теперь она злится на Лейна за его порывистость и огорчается тем, какие чувства вызвал в ней его поцелуй.
Тарелки были чисты, стол насухо вытерт, она выключила газовый свет и вышла в прихожую. Взгляд ее устремился к входной двери. Бессознательно она подняла руку и прижала палец к губам.
Решив забыть об этом прискорбном случае, Рейчел Олбрайт Маккенна приподняла свою длинную черную юбку и пошла наверх; дорогу ей освещал лунный свет, который проникал сквозь окно наверху лестничной площадки.
Держа в руках поводья, Лейн вел своего коня по кличке Шильд вдоль Главной улицы. Ему больше нравилось передвигаться пешком, а не в седле, и он с удовольствием глубоко вдыхал ночной воздух, оставив позади пропахший табачным дымом салун «Слиппери». У огромного сарая в конце улицы он замедлил шаги, изучая вывеску «Платная конюшня», намалеванную над широкой двойной дверью, распахнутой настежь. Внутри было так темно, что Лейн не мог разглядеть, есть ли там кто-нибудь.
Он подошел к дверям, держа руку на рукоятке револьвера, и крикнул:
– Есть тут кто-нибудь?
– Это зависит от того, что вам нужно, – звучный голос раздался прямо у дверей.
Говорящий еще не успел докончить фразы, а Лейн уже выхватил револьвер из кобуры и прицелился в тень, возникшую в правом углу сарая.
Лейн смотрел, как из тьмы появляется великан – молодой человек, поднявший руки в знак того, что он безоружен, если не считать оружием его собственные огромные руки и выпуклые бицепсы.
– Я хочу узнать, можно ли здесь оставить лошадь на ночь, – сказал Лейн.
– Для этого вам не нужен револьвер. Разве что вы собираетесь укокошить меня, мистер, но это ведь неразумно – вам придется поискать конюшню в других местах, потому что, если вы меня укокошите, то в этом случае вам придется вместе с ней убраться из города, верно? – Хозяин конюшни улыбался, но поскольку Лейн не убирал оружия в кобуру, он не опускал руки.
