– Благословите меня, отче, ибо я согрешил.
– Давно ли ты был на исповеди?
– Лет девятнадцать назад.
– Срок немалый. Однако приступим.
Сэм помолчал.
– Отче, я не уверен, что помню все свои грехи.
– Позволь мне тебе помочь.
Бартоло закрыл глаза и принялся перечислять грехи ума, слова и дела. Когда он закончил, из тридцати девяти исповедуемых грехов Сэм признал за собой почти все за исключением тринадцати. Три не касались его, так как он никогда не был женат, зато шесть других были связаны с сексом, пять из которых он совершал бессчетное количество раз.
– Проще сказать, чего я не делал,– усмехнулся он.
– Прошу тебя, сын мой.
– А как насчет лжи? – спросил Сэм.– Могу я начать с нее?
Бартоло открыл один глаз и разглядывал Сэма секунду-другую, после чего снова закрыл.
– Хорошо, начни со лжи.
– Я больше семи месяцев лгал всем о Феликсе Росси.
Священник воззрился на него, сложил руки на груди, и Сэм рассказал все, что знал, изучая его бесстрастное лицо.
– Они прячутся в Клиффс-Лэндинге, в доме, который Росси отписал горничной. Вот в чем я хотел исповедаться, святой отец,– закончил он.
Бартоло встал с кресла и молча прошелся по комнате. Сэм стоял на коленях, на сей раз раскаиваясь искренне. Получалось, он обратил клятву священника ему во вред.
– Ты готов исповедаться до конца, Сэм Даффи? Раскаиваешься ли ты в своей лжи?
– Еще нет, но обещаю раскаяться, когда они будут вне опасности.
– А возможно ли это? – спросил Бартоло.
Сэм не ответил.
– Что еще ты совершил греховного, сын мой?
– Я много обманывал, но не ради того, чтобы надуть или унизить кого-то. Я побывал в стольких драках, что и не сосчитать, и имел плотскую связь со многими женщинами. Одну из них я никогда не забуду. Меня чуть не с самого рождения одолевают нечистые помыслы, и я слишком часто шел у них на поводу.
– Сожалеешь ли ты о содеянном, сын мой?
– Я сожалею, что не смог устоять. Обещаю, отныне я буду стараться.
Бартоло выглядел обеспокоенным.
– Произнеси акт раскаяния.
– Вы мне поможете, отче? Я не помню его целиком.
Они хором продекламировали:
– Боже мой, я искренне сожалею, что оскорбил Тебя, милостивого Спасителя моего. Ненавижу все прегрешения мои и смиренно молю Тебя: прости мне все, вольно или невольно содеянное мною против заповедей и священной воли Твоей. Обещаю Тебе, Господи, и твердо решаю избегать всякого добровольного греха и всего того, что к нему приводит. Уповаю на милосердие Твое и благодатную помощь Твою, укрепляющую меня во всяком добре. Уповаю на милость Твою при заступничестве Пречистой Матери Твоей и всех святых. Аминь.
– В качестве епитимьи читай Розарий[23], сын мой. Ты подтвердил мои опасения. Именно такую исповедь я и ждал от тебя. Но не волнуйся. Я не нарушу обета и не воспользуюсь тем, что ты мне рассказал даже ради спасения собственной жизни. Как если бы я ничего этого не слышал.
– Да, отец, знаю. Простите меня. Я так сделал потому, что это может стоить им жизни. Сами видите: мир безумствует. Сейчас я отвезу вас к Феликсу Росси.
Священник вытянул руку и сотворил крест.
– Ego te absolve[24], Сэм Даффи. Отпускаю тебе грехи твои во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
Глава 45
Утро вторника. Аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк
Джером Ньютон подтянул лямку кейса для фотоаппаратуры и вручил паспорт, билет и водительские права служащей за стойкой седьмого терминала. Его манхэттенская подружка улетела в Лондон ранним рейсом, пока он стряпал репортаж об открытии выставки, на котором публика имела больший успех, нежели экспонаты. Сегодня он повезет свою американку в Ньютон-Холл – послушать, что скажут родственнички. Если ее одобрят, одна древняя семейная сплетня послужит его обручальным кольцом.
Славно все-таки снова быть собой.
Он знал, что так будет, с того самого мига, как спрятался за валуном посреди леса.
