изнутри, от ребенка.
Отец Бартоло вызвался сесть рядом с ней. Франческа поехала с Келом. Подъезжая к городу, Мэгги почти кожей чувствовала взгляд святого отца, устремленный на нее в темноте. Однако говорил он только с Феликсом, а с ней и словом не перемолвился. Она постаралась призвать все свое терпение, что было не так-то просто: Сэм уклонялся от любых вопросов о Брауне, Феликс утаивал истинное положение дел, священник, приехавший ради ее ребенка, молчал.
– Мэгги,– проговорил вдруг отец Бартоло,– можно мне будет крестить ребенка, когда придет время?
Так вот о чем они с Феликсом договаривались! Она сверлила глазами затылок Росси.
– Я должна подумать, отец. Я выросла среди баптистов. А так мне придется воспитывать ребенка в вере, с которой я почти незнакома.
Отец Бартоло погрустнел.
– Да-да, разумеется. Конечно, вам надо подумать. А вы… не пришлете ли вы мне его фотографию?
Теперь только Мэгги поняла старого священника. Не важно, как он узнал о них, как разыскал. Падре приехал, чтобы увидеть Иисуса, убедиться, что Он – не легенда.
– Пришлю непременно. Да вы сможете и сами его увидеть, если захотите.
Он с трудом оторвал от нее взгляд.
– Спасибо. Значит, буду вместо волхва.
– Хотите потрогать ребенка? – спросила она шепотом.
– Я жду, когда Бог мне поведает про него,– прошептал он в ответ.
– А как Он с вами говорит?
Бартоло наклонился к ней.
– Я слышу Его в своем сердце.
– Я тоже,– сказала Мэгги.
– Помолимся? – предложил священник.
Она кивнула.
– О Иисус милосердный; Искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу Твоему с глубоким смирением припадающих. Мы – Твои, и хотим быть Твоими. Желая, однако, еще теснее соединиться с Тобою, каждый из нас сегодня посвящает себя добровольно Святейшему Сердцу Твоему. Будь Царем, Господи, не только верных, никогда не оставлявших Тебя, но и блудных сынов, ушедших от Тебя. Приведи их скоро в Отчий дом, да не погибнут от духовной нищеты и голода. Будь Царем и тех, кого ложные толки ввели в заблуждение или разногласие увлекло в раскол. Приведи их обратно в пристанище истины и к единству в вере, да будет скоро едино стадо и един Пастырь. Также и всех, Тебя еще не знающих, приведи в семью верующих. Даруй, Господи, Церкви Твоей полный расцвет и свободу, даруй всем народам мирное благоустройство, чтобы со всех концов вселенной звучало единогласно: слава Божественному Сердцу, через Которое нам дано спасение, слава и честь Ему во веки веков! Аминь.
Мост проехали без приключений. Мэгги даже не взглянула на реку – шепталась с отцом Бартоло о том, как Господь вел их по жизни. Потом впереди возник Центральный парк, и ее страхи вернулись.
Люди были повсюду: парочки с младенцами в рюкзаках -«кенгуру», отцы, несущие на плечах отпрысков, стайки старушек, церковные певчие, бритоголовые юнцы с кольцами в носу. Белые, черные, азиаты, латиноамериканцы… Людской поток заполонил улицы, машины встали.
Мэгги опустила стекло и отрегулировала сиденье так, чтобы видеть толпу. И хотя сентябрьский воздух был тепл, а люди вполне дружелюбны – не грозили кулаками, не обзывались, не плевали (с лужайки даже лилась песня «Прекрасен Господь»),– ее била дрожь.
– Мэгги, ты уверена, что хочешь туда выйти? – засомневался Сэм.
– Поехали отсюда,– сказал Феликс.
– Стойте, прошу вас! Вон другая беременная – видите? Ходит, и ничего.
– Я твой врач и не могу тебе позволить!..
Мэгги рванула дверную ручку, отчаянно надеясь, что Феликс забыл заблокировать задние замки. Дверь распахнулась, и она вылезла на мостовую прямо посреди затора. Феликс и Сэм чуть не надорвались, окликая ее, но куда там! Мэгги, закутавшись в шаль, лавировала между машин, пробираясь к обочине и парку. Сэм ринулся вслед за ней, не переставая кричать: «Мэгги, Мэгги!»
Остановились они у Восемьдесят первой улицы, прямо возле Музея естественной истории. Чуть поодаль маячила конная статуя Теодора Рузвельта. По левую руку от президента вышагивал индеец, по правую – черный. Именно эту статую Мэгги увидела первой после бегства из Мэйкона, и для нее она явилась олицетворением расовой иерархии, из-за которой ее семья лишилась всего: белые наверху, меньшинства внизу. Мэгги всем сердцем возненавидела этот кусок бронзы. Сейчас он и вовсе наводил на нее панику. Но вот появился Сэм.
– Мэгги Джонсон, не смей больше так делать! – выпалил он, поравнявшись с ней.
– Подумаешь, я же цела,– храбрилась она.
Сэм отвел ее к стене, окружающей Центральный парк.
– Подождем остальных,– сказал он и обнял ее за плечи.– Не делай так больше. Обещай, что не будешь.
– Обещаю, Сэм.
Толпа текла мимо. Мэгги знала, что с Сэмом она в безопасности, и все-таки, вглядываясь в статую, невольно высматривала в толпе лица белых. Что с ними будет, когда они узнают? Как поведут себя,
