– Почему это не вызывает у меня удивления?
– Не нужно меня провожать, Виктор. Спасибо за гостеприимство.
В тот момент, когда он выходил из кабинета, я сказал:
– Шестизначной суммы недостаточно.
Он остановился, повернулся ко мне и выразил удивление:
– Мы начинаем переговоры?
– Нет, – ответил я. – Я не могу договариваться о продаже краденого. Но, зная цену картины, я не могу посоветовать своему клиенту согласиться на сумму из шести цифр.
– Значит, мы оба выполнили домашнее задание.
– Очень хорошо. Я обсужу это со своим клиентом.
– Кстати, адвокаты обычно получают треть.
– Да, но аукционеры – только десятую часть.
– Средняя цифра кажется мне более чем справедливой. Однако ваши слова звучат многообещающе. Я сделал предложение, вы выдвинули контрпредложение, мы торгуемся относительно процентов. Я знаю, что вы не можете участвовать в переговорах, Виктор, но мне кажется, что мы их уже начали. Чао, дорогой мой. Буду ждать звонка. Не заставляйте меня ждать слишком долго.
Когда он исчез за дверью, я остался наедине с запахом его духов и учащенным пульсом – обещание больших денег всегда вызывало у меня сильное сердцебиение. Лав даже не моргнул глазом, услышав, что шестизначной суммы недостаточно. Даже не моргнул глазом.
Я сел за стол и, потирая руки, принялся обдумывать создавшееся положение.
Продажа краденой картины является противозаконной, адвокат не может ей содействовать.
Это так.
Тем не менее, Лав был прав, говоря, что его предложение выгодно для Чарли и, возможно, для Заниты Калакос.
Я вообразил душещипательную сцену воссоединения семьи на каком-нибудь коралловом рифе у берегов Венесуэлы: мать и сын в обнимку под ярким небом над Карибским морем.
Передав Чарли бумажку с обычным телефонным номером, я не нарушу клятву адвоката. Это точно. А как насчет закона «или – или»? Если я не смогу превратить драгоценности в наличные, то по крайней мере получу что-то от этого дела, разве не так? Или так, или так.
Услуга отцу с каждым часом становилась для меня все более выгодной и – все более опасной.
Кого представлял Лавендер Хилл и откуда он так много знает о Чарли Калакосе и его положении? И какое, к дьяволу, отношение имеет к этому мой отец?
Мне нужны были ответы, и я знал, кто мог их дать. Фил Скинк, частный детектив. Я позвонил ему и назначил встречу на завтрашнее утро, затем вышел из кабинета.
В сумерках офис выглядел печально. Но и мысль о разгромленной квартире не вызывала веселья. Я решил, что идеальным временным пристанищем будет кабачок «У Чосера». Туда я и направился, не ведая, что меня ждет та еще ночь.
Глава 12
– Ты выглядишь как побитая собака, – сказал Фил Скинк, взирая на меня, распростертого на старом кожаном диване в его пыльной приемной.
– А чувствую себя еще хуже, – сказал я.
– Это невозможно, приятель. Если ты чувствуешь себя хуже, чем выглядишь, значит, ты мертвец. Я вчера ел баранину, которая выглядела более живой. Чем ты, черт возьми, занимался вчера вечером?
– Не знаю.
– Похоже на неприятности. Замешана дама?
– Кажется.
– Похоже на крупные неприятности. В следующий раз позвони мне, прежде чем ситуация выйдет из- под контроля.
– И ты меня выручишь?
– Не будь идиотом, – сказал Скинк. – Я присоединюсь. С какой стати тебе одному должны доставаться все прелести жизни?
Зайдите в магазин и попросите продать все хрящи и кости, которые мясник уронил на пол; сложите их кучкой в высокую кастрюлю, наденьте на нее аккуратный коричневый костюм в узкую светлую полоску, коричневую шляпу с маленькими полями и яркий галстук; наделите все это ослепительно белыми зубами, мозгом математика, безотчетным страхом перед собаками и слабостью к женщинам, возникающей в состоянии подпития; добавьте немножко склонности к насилию, чуточку шарма, приправьте морской солью, сварите вкрутую – и получите стопроцентное сходство с Филом Скинком, частным детективом.
Я прибыл к нему, прихрамывая, много позже назначенного времени и теперь демонстрировал покрасневшие глаза и пересохшие губы.
– Голова трещит? – спросил он.
– В твоем офисе гремит гроза?
– Нет.
– Тогда трещит.
– Таблетки принимал?
– Две, от головной боли. Бесполезно – как стрелять в сибирского мамонта из духового ружья.
– Подожди минутку, – сказал он. – Я о тебе позабочусь.
Я на секунду закрыл глаза, а когда открыл, передо мной стоял Скинк со стаканом густой коричневой пузырящейся жижи в одной руке и длинным маринованным огурцом в другой.
– Сядь, – сказал он. – Это приказ.
Я подчинился и почувствовал, что меня покидает сознание.
– Пей и закусывай, – сказал Скинк. – Глоток – укус, глоток – укус. Ну, ты понимаешь, что нужно делать.
– Не совсем, Фил.
– Делай что говорю, и будешь как новенький.
– Вообще-то я в порядке.
– Послушай, приятель, мне больно от одного взгляда на тебя. Пей лекарство, или я вылью его тебе в глотку и заткну ее огурцом.
– Чертовски вежливое обращение.
Я взял стакан и огурец. С закрытыми глазами сделал глоток. Питье оказалось не столь ужасно, сколь выглядело, – пряно-кисловатое на вкус, а вкупе с маринованным огурцом даже вкусное.
– Это что, похмельное снадобье?
– Единственное, что теряешь, когда вышибаешь алкоголь алкоголем, – это трезвость, а у тебя она и так отсутствует. Допивай.
– Все?
– Ну, мне опохмеляться не нужно.
– А что, если меня вырвет на ковер?
– Постарайся не попасть мне на туфли.
Я допил, закрыл глаза, громко рыгнул, вспомнил вкус и дважды подавил рвоту. Зато открыв глаза, я почувствовал себя гораздо лучше.
– Что это было? – спросил я.
– Коктейль по рецепту Карлотты. Она была хозяйкой гостиницы. Мы встречались с ней в Салинасе.
– Хм, Карлотта?
– Она кое-что умела.
– Не сомневаюсь.
