Пустячное дело.
Он ошибался.
Глава 13
О юристе многое можно сказать по тому, как он ведет дело в суде. Дженну Хатэуэй отличало круглое ангельское личико, обрамленное светло-каштановыми волосами, голубые глаза, гибкая фигура и длинные ноги. Высокая и грациозная, она казалась той женщиной, с которой приятно поесть мороженого во время долгой прогулки в восхитительных летних сумерках, или поужинать в ресторане, или поболтать на веранде, держа высокий стакан с лимонадом в руке. Но в зале суда милая Дженна Хатэуэй выглядела настоящей террористкой.
Я сидел в зале федерального суда и наблюдал, как она подвергает перекрестному допросу бухгалтера – свидетеля по делу об отмывании денег. Бухгалтер был безукоризненно одет, остатки волос безупречно подстрижены. Сначала он чувствовал себя важным человеком с богатой клиентурой и искусно оперировал разными цифрами. Но потом, под напором Дженны Хатэуэй, он превратился в жалкое существо. Это было похоже на ярмарочное шоу с показом уродцев. Действие разворачивалось таким образом: обвинительный вопрос Хатэуэй, невнятное возражение чувствующего свою слабость адвоката, насмешливый ответ Хатэуэй, замечание запуганного судьи, бормотание свидетеля. Мы с отвращением наблюдали, как бухгалтер сникает подобно выброшенной на берег рыбе.
– Боже мой, – сказал я Слокуму, сидевшему рядом со мной на задней скамье. – Судя по тому, как она без ножа режет этого парня, ей нужно работать хилером.
– А ведь он даже не обвиняемый, – отозвался Слокум.
– Что она собой представляет?
– Прирожденный обвинитель. Никогда не заигрывает с защитой. Ее отец был копом.
– Здесь?
– В Управлении полиции Филадельфии. Служил в убойном отделе, сейчас в отставке. Дочь приняла эстафету от отца.
– Не хотел бы оказаться у нее на мушке.
– Ты уже на мушке, – отозвался Слокум.
Наверное, мы разговаривали слишком громко, потому что Хатэуэй остановилась прямо на середине вопроса и повернулась в нашу сторону. Взгляд голубых глаз уперся в меня, и я съежился, словно упал в бассейн с ледяной водой. И она не сразу отвела взгляд. Хатэуэй пристально смотрела на меня, пока все присутствующие в зале – судья, судебный пристав, обвиняемый, свидетель, присяжные – не повернулись в мою сторону. Это было невыносимо само по себе, а тут еще и Слокум засмеялся.
К. Лоренс Слокум был плотным мужчиной в толстых очках, обладавшим заносчивым характером и громким утробным смехом. Он явно получал необыкновенное удовольствие от моего унижения. Мы не были ни друзьями, ни врагами – просто коллегами, наши офисы находились на одной и той же улице. Я был уверен в том, что Ларри не придерживается самых высоких профессиональных стандартов, а он – в том, что мне лень притворяться, будто я следую его примеру, и это взаимопонимание помогало нам удивительно плодотворно сотрудничать. Он договорился о моей встрече с наводящей ужас Дженной Хатэуэй, помощником федерального прокурора, которая проявляла странный, неугасающий интерес к Чарли Калакосу. Хатэуэй попросила нас подойти к ней после суда – так мы и очутились в зале.
После того как судья объявил перерыв, Хатэуэй собрала документы в огромный портфель и двинулась по проходу к двери. Не говоря ни слова, одним движением головы она приказала нам следовать за ней. Стуча каблуками по линолеуму, она провела нас по коридору в комнату для свидания с адвокатами – мрачное место без окон, где стояли металлические стулья и покрытый коричневым пластиком стол.
Когда она вновь изучающе посмотрела на меня, я изобразил самую подобострастную улыбку и протянул руку:
– Виктор Карл.
Дженна Хатэуэй не обратила внимания на протянутую руку и процедила сквозь зубы:
– Я знаю, кто вы.
– Это хорошо. Я действительно рад возможности встретиться с вами и обсудить соглашение относительно бедняги Чарли. Уверен, что мы все ищем способ, который позволил бы свершиться правосудию и вернул бы чудесное произведение искусства на принадлежащее ему…
– Сделайте одолжение, Виктор, – перебила она меня, – заткнитесь. Не только здесь, в этой комнате, где ваш голос раздражает меня сверх всякой меры, но и перед микрофонами репортеров. Я понимаю, вы обожаете выступать, но разрешите напомнить, что вы не Карузо. Молчание, поверьте, послужит вашим собственным интересам.
Немного ошарашенный, я взглянул на Ларри, который с трудом сдерживал смех, а потом снова на Дженну Хатэуэй.
– Это невежливо, – сказал я.
– А я не стараюсь быть вежливой.
– Поздравляю, вам это удается. Тем не менее мои выступления в прессе привлекли ваше внимание.
– Что нужно сделать, чтобы вы заткнулись?
– Сразу переходите к делу? Я восхищен. Берете быка за рога. Очень часто юристы ведут длительные, бессмысленные разговоры, не затрагивая суть вопроса. Они могут говорить бесконечно, и это…
– Опять? – спросила она.
– Что «опять»?
– Слишком много болтаете. Делаете это нарочно, чтобы меня разозлить?
– Вообще-то да, – признался я.
Она повернулась к Ларри:
– Он клинический болтун или просто полный идиот?
– О, в нем уживается и то и другое, но сегодня он больше похож на полного идиота.
Хатэуэй смерила меня взглядом. Приметив поношенные туфли, двойные складки на брюках, мятую рубашку, таинственно сияющий красный галстук, она закатила глаза, громко вздохнула и опустилась на стул. Я сел напротив.
– Что мне нужно сделать, – спросила Хатэуэй, – чтобы вы исчезли из моей жизни?
– Договориться о сделке.
– На каких условиях?
– Мы возвращаем картину на ее законное место, в фонд Рандольфа, а вы снимаете все обвинения.
– Мы не снимем все обвинения, – сказала она. – Это невозможно. И что насчет его свидетельских показаний? Ему придется заговорить.
– При освобождении от уголовного преследования?
– Это несерьезно.
– Сколько лет вы гоняетесь за бандой братьев Уоррик? – обратился я к Ларри.
– Много, – ответил он.
– С какими результатами?
– Нулевыми.
– Какова продолжительность жизни тех, кто соглашается дать показания против бандитов?
– Короткая.
– Нас уже пытались запугать, моему клиенту и мне угрожает прямая опасность. Первое – в порядке вещей, но второе я воспринимаю очень серьезно. И все же Чарли даст показания о пребывании в банде Уорриков, если вы гарантируете ему неприкосновенность. Он подпадает под программу защиты свидетелей.
– Разумеется, подпадает, – согласилась Хатэуэй. – Он имеет все шансы провести остатки дней в
