кондоминиуме рядом с полем для гольфа за государственный счет.
– Кстати, он что-то говорил о плазменном телевизоре.
– Он настоящий клоун или только косит под него? – спросила Хатэуэй у Слокума.
– К сожалению, настоящий, – ответил тот.
– Тогда нам не о чем больше разговаривать, – заявила Хатэуэй. – ФБР вот-вот найдет вашего клиента. Пока мы тут сидим, ребята проверяют сведения из надежных источников.
– Даже если так, это не означает, что ФБР найдет картину, – сказал я. – Разве я не упоминал, что мы вернем картину? Разве не ради нее вы охотитесь за Чарли все это время? Разве не ради нее ФБР установило пост рядом с домом его матери?
Она холодно взглянула на меня:
– Мне наплевать на автопортрет какого-то мертвого голландца.
Я в недоумении уставился на нее. Я ничего не понимал. Если она искала не картину, то что? Я вопросительно посмотрел на Ларри. Он лишь пожал плечами.
– Тогда что же вам нужно?
– Я хочу знать, как к нему попала эта картина.
– Она была украдена, – сказал я. – Тридцать лет назад. Что еще вас беспокоит? Вам уже нечего предъявить похитителям. Срок давности истек. Кража сошла им с рук. Иногда случаются несправедливые триумфы. Давайте двигаться дальше.
– Я не желаю двигаться дальше – отрезала Хатэуэй. – Если он явится с повинной, ему придется говорить не только об участии в банде, но и об ограблении фонда Рандольфа. Обо всем. И ему придется назвать соучастников.
– Чарлз не будет этого делать. Он уже заявлял об этом.
– Тогда прощайте. Хотите сделку, заключайте ее с Ларри.
– Но в его юрисдикции только обвинения со стороны штата, а против моего клиента существует федеральный обвинительный акт.
– Правильно.
– Что вам нужно на самом деле?
– Ваш клиент знает.
– Чарли знает?
– Конечно. Вот мои условия. Если он явится с повинной и расскажет правду обо всем – обо всем без исключения, – мы что-нибудь придумаем.
– Я поговорю с ним.
– Хорошо. – Хатэуэй встала, подняла с пола свой гигантский портфель и стукнула им о стол. – Мне нужно идти. Я содрала с бухгалтера не всю кожу. Но вот что, Виктор. Если я еще раз увижу вашу отвратительную физиономию на экране телевизора или прочитаю ваши глумливые интервью, то следующая прямая угроза вашей жизни будет исходить от меня.
– Могу я задать один личный вопрос?
Она наклонила голову и поджала губы.
– Вам нравятся долгие прогулки в полях, застеленных туманом, среди летних сумерек?
– Только с собакой, – сказала она и вышла, стукнув портфелем по дверному косяку. Я остался сидеть за столом со Слокумом.
– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что она ищет? – спросил я.
– Ни малейшего.
– Не думаешь, что тебе нужно это узнать? Может быть, достучаться до начальства, чтобы понять, что происходит на самом деле.
– Хочешь услышать нечто удивительное, Карл? Генеральный прокурор Соединенных Штатов почему- то не отвечает на мои звонки.
– Возмутительное нарушение приличий.
– Да, ты прав. Я бы на него пожаловался вице-президенту, но он тоже не отвечает на мои звонки.
– Ей что-то нужно.
– Несомненно.
– Ты заметил: когда она разговаривает, то почти не двигает губами. Как чревовещательница.
– Заметил.
– Это немножко пугает, – сказал я.
– Да, этой молодой женщины можно испугаться.
– А знаешь, издали она выглядит такой беззащитной.
Глава 14
Ронда Харрис со своим блокнотиком ждала меня у выхода из суда. Откуда она узнала, что я буду в суде, было для меня загадкой, но вид этой длинноногой женщины в темных брюках, белой блузке, с зеленым шарфом и зачесанными назад рыжими волосами оставил этот мелочный вопрос в стороне. Она так напоминала Кэтрин Хепберн, что я почти настроился на то, что сей момент она с подрагивающим новоанглийским акцентом назовет меня своим рыцарем в сияющих доспехах.
– Мистер Карл, простите, что беспокою вас.
– Пустяки, – ответил я. – Так приятно убедиться, что наша пресса хорошо работает. Но к сожалению, сейчас и в обозримом будущем у меня не будет никаких комментариев.
– Правда? Это так на вас не похоже.
– Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними. Понимаю, что это серьезное разочарование.
– Не совсем. Отсутствие комментариев не остановит печатные станки.
Я посмотрел на часы.
– Мне нужно идти. Должен присутствовать на жилищном разбирательстве.
– Можно вас немного проводить?
– Только если наш разговор не появится в печати.
Она убрала блокнот и подняла руки, как фокусник, демонстрирующий, что ни в ладонях, ни в рукавах ничего нет.
– Тогда пойдемте, – сказал я. – Как продвигается статья?
– Вроде неплохо. Редактор говорит, что ему нужны подробности и человеческая заинтересованность.
– Я не вызываю таковой у вашего редактора?
– Он сказал, что нужно интервью с Чарли.
– Надо же, какая досада! А мне так понравился ваш подход с Томасом Вульфом.
– Как мы можем устроить интервью?
– Никак.
– Бросьте, ведь обо всем можно договориться.
– Но не в этом случае.
– Дайте мне шанс, Виктор. Я напишу о Чарли только самое хорошее. И если хотите, дам вам статью на редактирование. Я убеждена, что читатели найдут историю Чарли захватывающей.
– Вы правы, она действительно захватывающая. Но с сегодняшнего дня медиамашина «Виктор Карл – Чарли Калакос» остановлена. И я в любом случае не дал бы интервьюировать Чарли.
– Но разве он не имеет права на собственный голос?
– Естественно, имеет, но всему свое время. Оно пока не наступило.
– Знаете, Виктор, если бы я взяла эксклюзивное интервью у Чарли, оно появилось бы на первой странице «Ньюсдей». Очерки «Ньюсдей» перепечатывают газеты всей страны. Вы безмерно прославились бы. Вам бы звонили из утренних телешоу. Вы могли бы стать вторым Джонни Кохраном.
