Ничего себе патриоты!
Уже написано, что ПАТРИОТИЗМ англичан считается чуть ли не доминирующей особенностью их характера, основой основ, которая насквозь пронизывает английскую душу. Так ли это? Или это больше плод воображения самой нации, которой, как и любой нации, хочется выглядеть достойнее и лучше? Оставим открытым этот вопрос, лишь заметим, что патриотизм не мешал многим англичанам активно сотрудничать с советской разведкой.
Обычно в Англии реагируют на это гораздо нервнее, чем предписано национальным характером, некоторые брызжут слюной, клеймят наших агентов, и слово «предатель» постоянно витает в воздухе. А почему, собственно, тайный коммунист и агент КГБ не может быть патриотом Англии? Или нацист? А как назвать прославленного сатирика и, бесспорно, патриота, автора «Дживс и Вустер» П. Вудхауса, который, согласно недавно опубликованным архивным материалам английской контрразведки, вел из Парижа профашистскую пропаганду и получал от немцев ежемесячную зарплату? В родную страну он не вернулся, опасаясь суда, и спокойно дожил до девяноста трех лет в США. Между прочим, его перу принадлежат следующие слова: «Мне нравится чистый, сильный, честный англичанин, который смело может взглянуть смерти в лицо и добавить в свой взгляд еще немного свинца». Что двигало чистокровным аристократом, сыном видного министра-консерватора Питера Эмери, в 1944 году повешенным в лондонской тюрьме за вполне идейный шпионаж в пользу немцев?
Советские агенты 20—30-х годов боролись за свою социалистическую Англию против Англии Чемберленов и черчиллей. Бушевал экономический кризис, росла угроза германского фашизма, и многие англичане повернули свои головы к СССР, именно тогда в британском истеблишменте появилась «великолепная пятерка» советских агентов: Ким Филби, Дональд Маклин, Гай Берджес, Джон Кернкросс, Антони Блант и еще целая вереница раскрытых и нераскрытых агентов. Вот записка из архивного дела КГБ, составленная нашим агентом, сотрудником Форин-офиса Маклином: «Мои дорогие товарищи! Передавая мне сегодня вечером подарок, тронувший моё внимание, Макс согласно полученным указаниям сказал, что этот подарок должен рассматриваться как выражение благодарности партии. Он говорил со мной о верности, преданности и заслугах. Я благодарю партию и моих партийных друзей не только за подарок, но и за комплименты. Партия не ошибается, считая, что я стараюсь выполнять мои обязанности. Я вспоминаю Теодора[38], отдавшего свою жизнь в Испании. Именно он, будучи спрошен, что в нашем мире доставляет ему наибольшую радость, ответил: «Существование Коминтерна». Я могу сказать, что не представляю себе, как возможно в моей стране жить человеку, уважающему своё человеческое достоинство, без того, чтобы не работать на партию».
Всё очень просто: в служении партии и есть великий патриотизм. Попутно заметим, что когда после войны руководство советской разведки решило установить для каждого из «пятерочников» солидную пенсию, они в один голос от этого отказались…
Идейно-религиозная борьба всегда раздирала Англию, и идеи коммунизма не свалились с неба. Уже в XIII (!) веке в Англии появилась утопия — поэма «Страна Кокейн», в которой текли винные реки, высились дома из пирогов и сахара, улицы были вымощены пирожными, лавки торговали бесплатно, жареные гуси бродили по городу и предлагали ими полакомиться, а жаворонки в масле падали с неба как манна.
Разве не Томас Мор, возвышенный до лорда-канцлера Синей Бородой — Генрихом VIII, написал коммунистическую «Утопию»? Разве не англичанин Роберт Оуэн, один из отцов утопического социализма, создавал коммуны и кооперативы и проповедовал равенство? Были и практики — строители коммунизма, например, во времена Кромвеля витийствовал вождь «диггеров» Джерард Уинстэнли, считавший землю общественной собственностью, и яростные разрушители капитализма, вроде луддитов.
В конце концов, именно в Англии и на английском примере Маркс и Энгельс создали свои теории, считая эту страну давно созревшей для социалистической революции. Но как утверждал проницательный Бисмарк, «для социализма нужно выбрать страну, которую не жалко». Англию было жалко. Идеям социализма симпатизировали Герберт Уэллс, Бернард Шоу, первый лейбористский премьер-министр Рамсей Макдональд, Джордж Орвелл, создавший впоследствии антитоталитарные сатиры «Скотный двор» и «1984», член комсомола Деннис Хили, будущий министр обороны и энтузиаст НАТО. Да что там интеллектуалы, что там лейбористы! Британский шпион Сидней Рейли в личном письме писал своему коллеге и другу Роберту Брюсу Локкарту, известному ненавистнику большевиков: «Я считаю, что, пока эта система содержит практические и конструктивные идеи более широкой социальной справедливости, она должна постепенно завоевать весь мир».
Тут меня тянет на лирическое отступление и апологию нашего агента, моего друга, чистокровного англичанина Джона Причли.
Назойливо звенят в голове строчки Э. Багрицкого:
— Эх, Майкл, это жуткая история! Во время наступления генерала Роммеля в Арденнах мы попали в «мешок» и остались без продовольствия. Конечно, в запасе были овсянка и даже шоколад, но что такое солдат без мяса? Мы же не русские, которые могут питаться березовой корой и после этого еще бежать в атаку. В роте я отвечал за провиант и дружил с поваром, славным парнем из Йоркшира. И вот однажды он пригласил меня на кухню, достал мясо и отрезал мне кусок. «Как вам это нравится, капитан Джон?» Я проглотил и облизнулся от удовольствия. «Где вы достали такое чудесное мясо, Питер?» Повар улыбнулся и хитро мне подмигнул. «Знаете, что это, капитан Джон? Это кошка! Я сварил кошку!»
И он оглушительно захохотал, хлопнув меня по руке, откинулся на спинку стула и несколько секунд трясся в смехе, повторяя «кошка» и приглашая меня оценить эту необыкновенную историю. Я и оценил, хотя слышал ее много раз; без кошки не обходилось на наших затяжных встречах за бутылкой скотча, который Джон Причли любил пить на русский манер, не разбавляя водой и наливая почти полный бокал — так и тянули мы самозабвенно чистый скотч, пока не пустела бутылка, медленно и сладко. Лицо его багровело, и казалось, что он прибыл с солнечного Лазурного берега, глаза сужались, блестели хитринками; после каждого глотка он гладил свою лысоватую голову, артистично выбрасывал прямо из пачки в рот легкую сигару (из тех, которыми смолят даже пауперы, поскольку они дешевле сигарет) и радостно щурился сквозь дым.
Мы редко, но метко встречались, часто не в Англии, а на европейских курортах, тянуло не к целебным водам и стадам желтых больных, а туда, где дремлет полиция, одурманенная высокогорным кислородом. Под звон ледышек в бокале наши рандеву затягивались, как любовные свидания: он привозил документы и наговаривал кое-что на диктофон.
Всю юность вкалывал на шахте, бастуя против эксплуататоров и равняясь на первую в мире пролетарскую державу, где с владельцами заводов, шахт, пароходов особенно не церемонились. Правда, к Вождю относился с пренебрежением: нет! он не осуждал кровь и репрессии, как многие медузоподобные либералы, он возмущался тем, что Сталин похоронил мировую революцию и породил новый класс. А это — новые эксплуататоры, и они непременно рано или поздно вырвут зубами и когтями национализированную собственность и сделают ее частной (я, дурак, спорил, но, как мы видим, Джон оказался прав).
В 1937 году он ринулся в Испанию на схватку романтиков-республиканцев и восставших колбасников (и аристократов) — фалангистов, влился в боевые ряды Интернациональной бригады, получил пулю в плечо от франкистов и еле-еле избежал пули в затылок от советских чекистов, беспощадной метлой очищавших
