камеру, ему разрешили заочно учиться в университете, и вскоре Зеэв Авни воспользовался предоставленной ему возможностью и через три года получил диплом клинического психолога.
В 1965 году за примерное поведение он был досрочно освобожден из тюрьмы, переехал в расположенный между Герцлией и Северным Тель-Авивом поселок Ришпон и открыл там частную психологическую клинику. Кроме того, в качестве клинического психолога Зеэв Авни работал еще и в двух психиатрических больницах Израиля. В 1973 году сразу после начала Войны Судного дня в качестве психиатра и психолога Авни служил в действующей армии и в полевых госпиталях. В 1980 году он решил уйти на покой и переехал на жительство в Хадеру…
Лишь в 1993 году «Моссад» и ШАБАК разрешили рассекретить его историю, и вскоре и Харел, и Авни выпустили в свет свои мемуары, на основе которых и написан этот очерк. В 2001 году Зеэв Авни скончался в своем доме в Хадере, и это событие удостоилось небольшой заметки в крупнейшей израильской газете «Едиот ахронот». Любопытно, что автор этой заметки назвал Авни «самым удачливым советским разведчиком за всю историю противостояния советских и израильских спецслужб».Впрочем, жанр некролога предполагает небольшие преувеличения…
1958. Лютик из Варшавы
Малка Леви была красивой женщиной…
Тонкая талия, широкие бедра, высокая грудь, чувственные губы и возбуждающая маленькая родинка на щеке – такая могла, пожалуй, вскружить голову и 18-летнему юнцу, и зрелому мужчине. Она и в самом деле идеально соответствовала своему имени[20]: есть женщины, которые рождены, чтобы царствовать над мужскими сердцами…
– Так вы поможете моему Лютику или нет?! – этот вопрос посетительницы вывел Арье Маринского из того ступора, в который он вошел, как только она переступила порог его кабинета, и заставил вспомнить о том, что он пока всего лишь адвокат, а она – потенциальная клиентка.
– Вчера, выходя из дома, муж сказал, что отправляется на важную встречу и если он не вернется до утра, то я должна направиться в ваш офис и передать вот это письмо. Он так и не вернулся…
Малка Леви явно демонстративно всхлипнула и протянула Маринскому вскрытый конверт, видимо, она не удержалась и сначала прочитала письмо сама. Оно было коротким и предельно четким:
«Я, нижеподписавшийся, Лючиан, сын Игнация Леви, родившийся 5 сентября 1922 года, удостоверяю:
1. С 1950 по август 1957 года я работал в Общей службе безопасности Израиля, известной как ШАБАК.
2. В течение этого времени я получал зарплату от государства как сотрудник спецслужбы и выполнял различные, в том числе и весьма деликатные задания.
3. 30 января 1958 года я должен встретиться с одним из руководителей ШАБАКа в связи с окончанием моей работы в этой спецслужбе.
4. У меня есть веские основания предполагать, что во время этой встречи или сразу после нее я буду арестован или тем или иным путем ликвидирован. В случае, если я исчезну без вести или со мной произойдет какая-нибудь «неприятность» вроде автокатастрофы, прошу передать это письмо адвокату Шмуэлю Тамиру[21], а его, в свою очередь, прошу обратиться в полицию или суд для выяснения обстоятельств моей гибели или исчезновения без вести.
Леви Леви».
Пробежав еще раз по письму глазами, Арье Маринский понял, почему Леви решил обратиться за помощью именно к его патрону и компаньону Шмуэлю Тамиру: Тамир и Маринский никогда не скрывали, что являются сторонниками правого лагеря и его лидера Менахема Бегина. А так как стоящая у власти Рабочая партия МАПАЙ не гнушалась использовать спецслужбы для сведения счетов со своими политическими оппонентами, то Маринскому с Тамиром часто приходилось выяснять отношения с ШАБАКом или полицией. Вот и сейчас, расспросив Малку чуть поподробнее о муже, Маринский набрал номер телефона главы ШАБАКа Амоса Манора.
– Мне бы хотелось выяснить судьбу одного моего знакомого, – сказал он в трубку. – Кстати, до недавнего времени вашего сотрудника…
Имя Леви Леви он назвать не успел.
– Человек, которого ты ищешь, находится в тюрьме в Рамле, – отрубил Манор. – Он – польский шпион, в течение многих лет работавший на коммунистов. И, зная твои убеждения, Арье, я бы не советовал тебе влезать в это дело.
– У вас есть какие-то доказательства, подтверждающие эти обвинения? – спросил Маринский, пропустив мимо ушей замечание Манора.
– Более чем достаточно для ареста. И, уверен, будут еще.
– И все же я хотел бы с ним встретиться.
– Ты в своем праве. Я скажу, чтобы тебе выписали пропуск. Но, поверь, ты зря это делаешь…
Леви Леви оказался невысоким, подтянутым мужчиной с тонкими усиками, делавшими его неуловимо похожим на чеховских телеграфистов. Несмотря на то что позади у Леви было уже больше суток пребывания в тюремной камере, было видно, что этот человек привык следить за собой и превыше всего в мире ценил комфорт и элегантность.
– Вы знаете, господин Леви, что я являюсь патриотом Израиля и антикоммунистом, – сказал Маринский во время первой встречи. -
И если я узнаю, что вы действительно шпионили против Израиля в пользу коммунистов, я не только прекращу заниматься вашим делом, но и сделаю все, чтобы упрятать вас на как можно более длительный срок за решетку.
– Но я уже поклялся вам, что ни в чем не виновен. И единственное, о чем я прошу, – так это о том, чтобы вы, господин адвокат, помогли мне доказать мою невиновность! – с пафосом произнес Леви Леви…
Так начинало раскручиваться это дело, считающееся одной из самых постыдных страниц в истории ШАБАКа. И не потому, что Леви Леви был одним из самых опасных вражеских разведчиков, действовавших когда-либо на территории Израиля, хотя, конечно, ущерб, нанесенный им этой деятельностью безопасности страны, был огромен.
Нет, дело заключалось в том, что в течение семи лет Леви Леви действовал не где-нибудь, а внутри ШАБАКа, являясь одним из высокопоставленных его сотрудников. И все это время он аккуратно сообщал все ведомые ему служебные и государственные тайны своему начальству в Варшаву, а оттуда уже сведения, само собой, передавались в КГБ СССР. Именно потому, что данное дело считается самым позорным пятном в истории ШАБАКа, оно было засекречено более 30 лет, и лишь в 1991 году некоторые его подробности были разрешены к публикации.
Так что Арье Маринскому Леви Леви врал – и врал совершенно сознательно. Правда заключалась в том, что он стал платным агентом польского ГБ еще в 1946 году, то есть за два года до репатриации в Израиль…
Биография Лючиана (Леви) Леви, в общем-то, похожа на сотни тысяч биографий других польских евреев, которым удалось выжить в годы Катастрофы. Он и в самом деле, как указал в письме, родился в 1922 году в польском городе Радоме в обычной еврейской семье, в юности вступил в ряды молодежной сионистской организации «Гордония»[22], а с началом Второй мировой войны бежал вместе с семьей в СССР. Здесь Леви вскоре оказался на службе в НКВД. Правда, он не был ни следователем, ни бойцом расстрельного отряда – задачами того подразделения, в котором ему выпало служить, были охрана железных дорог и борьба с диверсантами.
В 1945 году, сразу после окончания Второй мировой, Лючиан Леви возвращается в Польшу. Как, впрочем, и сотни тысяч других польских евреев, горевших желанием «помочь восстановлению многострадальной родины». Немалое число этих возвращенцев составляли убежденные коммунисты, готовые ревностно служить новому правительству Польши. Не менее 400 таких евреев оказались на верхних и средних этажах власти в так называемом Министерстве общественной безопасности (МОБ) – аналоге советского НКВД.
Руками этих евреев руководство новой службы обычно делало самую грязную работу: евреи занимались изгнанием в Германию более миллиона немцев из западных районов страны, переселением сотен тысяч
