бороды свои берегли. На что уж Никон-патриарх больше нечестивцем был, нежели священным пастырем, а и тот, увидав немецкие кафтаны, велел изрезать их на куски да сжечь.
– И не только за бороду и одежу наша обида на тебя, окаянного, – распалялись злобой на Ржевского спорившие с ним астраханские начетники, знатоки старины.
На улицах табунились, сбивались люди в кучки и наперебой выкрикивали многие воеводские вины.
– Пошто он меня за три обруча кнутом бить велел? – надрывая голос, обращался то к одному, то к другому посадский бондарь. – По сей день метины на спине.
– Хотя хворосту на шесть денег в лодке с энтого берега привези, а ему давай гривну привального. Это как?..
– Зачем стрельца Гришку Ефтифеева за караул посадил? Он праведный человек: пускай, говорил, мученической смертью помру, а сборы пошлин с бород и с долгополого платья собирать не стану. И себе самому бороду не сбрил…
– Народ в церкву шел, а воевода стражников натравил, чтоб они силой людей хватали, у мужиков и особливо у баб не по подобию обкорнали одежу, а до стыдного оголения…
– Усы и бороды, при нещадной ругани, не столь стригли, сколь выдирали с мясом. Вот она, губа, – по сей день не зажившая…
– У стрельцов ружья велел отобрать, хлебного жалованья им не давал…
– С бань по рублю побор и по пять алтын…
– С погребов – по гривне…
– Подымных – с каждого дыму по две деньги. Хоть печку совсем не топи…
– С баб и с их малолетних детишков, чьи отцы в свейском походе, побор денег требовал, а у кого копейки за душой не было, тех сажал за караул без корма и без питья да потом в правеже бил нещадно. Несчастные бабы дворишки свои как зря продавали, детишков в заклад отдавали…
– Приходили по Волге струги с хлебными припасами, а воевода велел свозить хлеб на свой житный двор, а плесневелый и гнилой приказывал целовальникам для торга принимать, а как ежели от кого из них ослушание, батожьем насмерть бил…
– В пургу, в непогоду служилых людей дрова рубить посылал, и сколь из них помирало от стужи да на плаву… Вместе с плотами тонули, а иных кумыки в полон забирали да в хивскую и бухарскую землю нехристям продавали…
– Немцы для своего ради смеха посадских людей в великий пост мясо есть заставляли и всякое ругательство их женам и детям чинили, а воевода над нашими жалобами только и знал что смеялся.
– Немцам девки наши в жены понадобились…
– Сколь людей воевода поувечил и побил смертным боем – считал когда?..
Нет, не считал Ржевский этого. Да еще и не весь перечень своих обид на него успели выкрикнуть астраханские градожители, и некогда было им дальше тратить время на шумство, не терпелось свою расправу учинить над злодеем.
– Айда до него самого! Айда в кремль!
И толпа, собравшаяся у Никольской церкви, устремилась к Пречистенским воротам астраханского кремля.
Охранявший ворота караульный начальник воспротивился впустить бунтарей, и тогда брат Якова Носова, Прохор, ни слова не говоря, поднял этого начальника и ударил о землю, а поспешившего к начальнику на помощь иностранного матроса зарубил саблей. В завязавшейся короткой схватке было убито пять человек из стражи, и в широко распахнутые Пречистенские ворота, напирая один на другого, разгоряченная толпа ворвалась в кремль. Кто-то догадался ударить в набат, то ли оповещая воеводских людей об опасности, то ли призывая к еще большему бунтовству. По набатному звону в кремль сбежались стрельцы и солдаты, присоединяясь к мятежным градожителям. Помогали им искать воеводу, но тот словно сквозь землю провалился. Разметали в пух и прах всю его канцелярию, схватили находившегося в келье у митрополита подьяческого сына Кутукова, одного из верных воеводских приспешников, тоже немало насолившего астраханцам, и перед соборной церковью закололи его копьями. Солдаты расправились с ненавистными командирами – иноземцами полковником Девинем и капитаном Меером, а заодно с ними под горячую мстительную руку попало еще около трехсот офицеров и людей чиновного звания, среди которых было тоже немало иностранцев.
Вся Астрахань с этого часа находилась в руках повстанцев, а ранним утром другого дня на воеводском дворе за поварней, в тесном курятнике Прохор Носов и солдат Давыдов отыскали спрятавшегося Тимофея Ржевского.
– Глянь, какая несушка сидит! – крикнул Прохор Носов, выволакивая из затемненного угла воеводу.
Суд над ним был короткий.
– Чего спрашивать – почему да зачем?.. Пускай кровью своей отвечает! – бросился на Ржевского стрелец конного полка Никифор Уткин и с маху пронзил его копьем.
Кончил свои лихоимские дни воевода, надо было выбирать новых людей для управления Астраханью. Стрельцы и солдаты, посадские и промысловые, а также и другие работные люди в один голос кричали, что Астрахань должна по-казацки управляться кругом. А стрельцы Тенютин и Яковлев больше всех надрывали глотки, чтоб старшинами были выбраны Яков Носов и ревнитель древлего благочестия Гаврила Гончиков.
– Они самые умные люди, всеми делами хорошо управят.
– Первым делом денежное и хлебное жалованье надо служилым получить!
– Имущество побитых начальников – голытьбе!
– Любо! Все как есть раздуванить!
