понимаю, помельче и не того полета, что вы с Карловичем. Но, как мне кажется, без охраны они никуда. Насколько мне известно, банкир и к любовнице ездит с двумя телохранителями. Пока босс имитирует зачатие, накачанные мальчики ждут у машины, бдительно зыркая по сторонам. И в бизнесе своем эти великие люди занимаются исключительно стратегическими проблемами. А Роберт Карлович пил со мной кофе в забегаловке, и ты со мною на «ты» перешел, скоро совсем, похоже, подружимся.
— Я понятно спрашиваю? — забеспокоился я, сообразив, что на месте Петрова не понял бы ни слова из своей речи.
— Вполне, — кивнул головой Петров, — я присяду?
— Да, конечно. Сделай милость! — Петров очень быстро прошествовал к креслу и плюхнулся в него. Какой-то он бодренький сегодня, подумал я.
— Видишь ли, Траутман, — Петров приступил к ответу на мой сумбурный вопрос, — на сегодня ты и есть стратегическая проблема и для меня, и для Роберта. А что касается охраны, то тут есть три аспекта. Во-первых, личная охрана — это свидетельство статуса, а демонстрировать этот статус хочется только до поры до времени. Во-вторых, два бодигарда реально могут защитить только от уличной шпаны, понимаешь? А в-третьих, кто тебе сказал, что Роберта никто не охранял, когда вы пили кофе?
— Про охрану резонно, — вынужден был согласиться я. А про стратегическое значение ты мне потом еще расскажешь, ладно?
— С радостью, — благодушно улыбнулся Петров. — Кофейку не желаешь?
— Да, с удовольствием, — автоматически ответил я. Мне было понятно, что спрашиваю о какой-то чепухе, и я постарался сосредоточиться, чтобы спросить о важном. Мысли в голове явно решили принять участие в броуновском движении. Они беспорядочно и быстро бегали, пересекались, сталкивались и отталкивались друг от друга. В мозгу возникали десятки вопросов, и я пытался выбрать тот, который поскорее мне поможет понять, что происходит.
— А почему ты решил заполучить меня таким, я бы сказал, силовым методом? Вы же, как я понял, с Робертом Карловичем чуть ли не приятели? — наконец спросил я.
— Роберт запросил бы слишком много за твои услуги, — пророкотал Петров. — Я уже говорил, что сожалею, что пришлось к этому прибегнуть.
— То есть ты решил сэкономить, — полувопросительно произнес я, — сберечь денежки, так сказать. Довольно мелочно, честно говоря.
— При чём здесь деньги, — возмутился старик. — Роберт захотел бы получить описание некой особой секвенции и заставить меня должным образом пообещать, что сам я ею не воспользуюсь. Он уже лет двадцать пытается выцыганить у меня этот рецепт.
— А что это за секвенция такая? — поинтересовался я.
— Траутман, — укоризненно прорычал Петров, — если бы я хотел тебе это рассказать, то уже рассказал бы.
— А что там с нашими с тобой взаимными обязательствами? — решил я сменить тему.
— В любой момент, по первому твоему слову, я доставлю тебя в Москву, — серьезно сказал Петров и добавил, — Но я рекомендовал бы тебе провести пару дней здесь.
— А «здесь» это где? — заинтересовался я.
— Ближайший крупный город здесь Красноярск, — проинформировал Петров.
— Широка страна моя родная, — сказал я задумчиво.
Тут нас прервали. В комнату без стука зашел давешний блондинчик, катя перед собой сервировочный столик с кофейником, сахарницей и двумя чашками. Телепатия у них тут на высоте, с уважением подумал я.
Блондинчик подкатил столик к окну, вопросительно взглянул на Петрова, ожидая дальнейших указаний, и, не получив таковых, молча удалился.
— Петров, а скажи мне, пожалуйста, — определенно такой стиль обращения мне всё больше и больше нравился, — а какие вопросы ты бы сам задал на моем месте?
— Траутман, ты кофе пей, — сказал старик и продолжил, — я спросил бы я про те жизненно-важные сведения, которые я обещал тебе предоставить.
— Да, точно, — наливая кофе в две чашки, сказал я. — Как раз об этом я и хотел спросить.
Петров сделал глоточек кофе, посмотрел на меня, прокашлялся, подготавливаясь к речи, а потом выдал такое, что я на время забыл про всякие секвенции.
По его словам выходило, что у многих влиятельных людей нашего мира основная забота сейчас, как бы сделать так, чтобы я оставался живым и здоровым. В первую очередь живым. А некоторые другие люди, не такие влиятельные, но очень деятельные, озабочены задачей сугубо противоположной. И, как считает Петров, в настоящее время они прилагают большие усилия, чтобы отыскать меня и привести в исполнение свои недружественные намерения.
— Что за безобразие, как можно желать погибели незнакомому человеку? — возмутился я. Возмущение моё, понятное дело, относилось ко второй деятельной группе.
— Что я им сделал, чего они от меня хотят?
— Дело в том, — объяснил Петров, — что они считают, что убив тебя, деактивируют сразу все без исключения секвенции. У всех секвенций мира наступит продолжительный период безразличия.
— Что за чепуха? — удивился я. — С чего это они так решили?
— К сожалению, это правда, — с сожалением сказал Петров. Существует секвенция, завершающаяся твоей насильственной смертью, которая примерно на три года приостановит действия всех секвенций.
Почему-то я ему сразу поверил, и мне стало очень не по себе. Я почувствовал, что начинаю паниковать, но попробовал разобраться в ситуации.
Продолжая свой рассказ, Петров пояснил, что эти деятельные Плохиши бывают трех разновидностей. У одних нездоровая кровожадность объясняется тем, что они полагают, что все секвенции от Сатаны, или как там его называют еще в разных религиях. Мол, Господь сотворил мир и законы, по которым этот мир существует. И никто, кроме самого Творца, нарушить эти законы не в силах. А Нечистый создал секвенции, которыми искушает людей и ставит под сомнение авторитет Творца.
Вторая порода Плохишей состоит из атеистов и агностиков, отягощенных гуманизмом и любовью к человечеству в тяжелой форме. Они полагают, что существование секвенций унижает достоинство всех без исключения людей и готовы с этим унижением бороться всеми мыслимыми способами. Разумеется, физическое уничтожение невинного человека не может стать препятствием их движению по пути гуманизма. Церковников сомнительная, на мой взгляд, необходимость насилия также не слишком пугает. Ведь во имя борьбы с мировым злом можно пойти очень на многое.
А третьи бубнят что-то совсем уж невнятное о том, что секвенции разрушают основу мира. Что это за основа такая никто не знает, но защищать они ее готовы всеми средствами.
Несмотря на описанные различия, все Плохиши чудесно ладят между собой и являются весьма серьезной силой. Сотрудничество, взаимопомощь и обмен информацией у них в большой чести, поскольку все они выдающиеся гуманисты.
— Довольно странно, — заметил я. — Убежденные противники применения секвенций применяют секвенцию для борьбы с секвенциями. Не противоречит ли это их убеждениям?
— А им это пофиг, — объявил Петров. Знаешь анекдот про пофигистов?
Я кивнул головой, знаю. [3]
Существуют люди, противостоящие Плохишам, — продолжил Петров.
— Кибальчиши, — подсказал я.
— Веселый ты человек, Траутман, — улыбнулся Петров. — Могу тебе сообщить, что общепринятой является другая терминология. Та же, что применяется на биржах. Плохишей, называют Медведями, поскольку они хотят задавить секвенции. А мы, как ты догадываешься, Быки. Почему-то принято использовать английский термин — булл. Буллы — это те, кто обладают теми или иными знаниями о секвенциях и успешно используют их в своих интересах. Большинство из буллов обладают огромной властью и деньгами, которые зачастую обеспечиваются применением секвенций. Но нельзя сказать, что буллы объединены в группу в полном смысле. Будучи людьми незаурядными и, как правило, своекорыстными, они не хотят поступиться ничем, из того что имеют. А объединение в организацию уменьшит личную власть каждого из них. Как правило, они не враждуют, а случается, и помогают друг другу. Но по-настоящему
