— То есть чудо — это то, что получается в результате взаимодействия проекций, но в принципе не может быть до конца объяснено таким взаимодействием?
— Да, это так, — печально согласился УЗГ. — Но, мне кажется, что моя метафора уже себя исчерпала, а мне так и не удалось ощутимо приблизить тебя к пониманию устройства мира.
— Нет, ну почему же? — вежливо сказал я.
УЗГ поручил меня заботам парня в красной монашеской мантии, лет тридцати. Молодого монаха звали Ваджра, и мы с ним быстро сделались приятелями. Ваджра не настаивал на обсуждении проблем Дхармы, зато с удовольствием отвечал на вопросы, которые меня действительно интересовали. Выяснилось, что его одежда, которую я мысленно называл мантией, носит название пали. Цвет пали зависит от степени ограничений, которые монах на себя накладывает. У тех, что красная, ограничения помягче. Запрет, который он мне привел в качестве примера, не показался мне слишком суровыми: не спать на мягком и не сидеть на высоком. С этим вполне можно смириться. В то же время в части женщин у них всё совсем строго. К женщине монах не должен прикасаться вне зависимости от цвета мантии, пардон, пали. Я не стал уточнять, что такое «прикасаться», убоявшись ввести Ваджру во искушение. В пище, по большей части, монахи себя не ограничивают, лопают, например, за милую душу священных для индуистов коров. Правда, известны великие учителя, не принимающие пищу годами. Я решил заострить внимание на последней фразе и поинтересовался, не собираемся ли мы последовать их примеру. Ваджра оказался парнем понятливым, посмотрел на наручные часы, которые странно сочетались с пали, и объявил, что через час мы сможем поужинать. Я продолжил тему питания и поинтересовался, что нас ожидает на ужин. Ваджра ответил, что будет рисовый суп и бобы с рисом, оставшиеся от обеда. Я спросил, нравится ли ему такая пища, и он ответил, что вполне. Еду, как оказалось, монахи готовят по очереди, правда, для молодых послушников эта очередь выпадает почаще. Ваджра посетовал, что население монастыря маленькое, и готовкой пищи приходится заниматься часто.
Я спросил про УЗГ — почему его так называют. Ваджра рассказал, что много лет назад Учитель жил в монастыре на территории Китая. Несмотря на то, что монастырь располагался в высокогорье, та гора, на которой он стоял, в отличие от окрестных гор, на несколько месяцев в году покрывалась растительностью, точнее говоря, довольно чахлой травкой. Оттуда и пришло имя — Учитель Зеленой горы.
Мы продолжали прогулку в окрестностях монастыря, пока не зазвонил колокол, приглашающий на ужин. Трапеза прошла в полном молчании, а по ее завершению все хором прочитали молитву. Молитва у буддистов называется сутра. Названия этой сутры мне запомнить не удалось.
Роберт Карлович, пожалуй, на этом я свое послание закончу. Впредь буду писать гораздо чаще, возможно, каждый день. Завтра около трёх у меня рейс в Нью-Йорк, надеюсь, еще напишу что-нибудь в самолете.
Ваш А. Траутман
Глава XVI
Траутман догадывается, что кристаллы и монады — это одно и то же. Появление Ирины. Траутман объясняет Ирине, в чем ошибаются медведи. Траутман решает устроить себе выходной. Ирина дает понять Траутману, что хочет его любви, но не сегодня.
Я трижды перечитал свой отчет. Первый раз полностью, а два раза — только места, относящиеся к изложению учения УЗГ. Жизнерадостный оптимистичный обормот, автор письма, вызвал у меня некоторую зависть. При этом ни понимания, ни сопереживания картина мира, состоящего из кристаллов и их проекций, по-прежнему не вызывала. Но кристаллы определенно были те самые, из сна. Я был уверен, что УЗГ со своими кристаллами и Ирина в моем сне говорили об одном и том же. Потом я подумал, что Учитель, рассуждая о чудесах, явно имел в виду секвенции и удивился, как об одних и тех же вещах можно говорить так по-разному. Я перечитал свое убогое изложение учения еще раз, и тут меня озарило. Я понял, что именно Ирина со своими коллегами ощущают, как смерть монад. Кристаллы, до сих пор не связанные с нашим миром-экраном, в результате секвенции начинают посылать к нам свои лучи, которые образуют мираклоид, а чувствительные грасперши воспринимают это, как смерть новых кристаллов-монад. Наверное, их ощущение боли вторично и происходит от этого заблуждения о разрушении основ мира. Я подумал, что если бы Учитель объяснил граспершам, что никакого уничтожения монад нет и не может быть, исчезла бы вековая вражда между буллами и медведями.
Признаюсь, на мгновение я впал в грех гордыни. Траутман — человек, безусловно, приятный во всех отношениях, но за гения его никто не держит. И тут этот Траутман, обладая информацией доступной, в общем-то, всем желающим, исключительно с помощью своего интеллекта и интуиции, совершает открытие, которое прекращает кровавую многовековую войну между медведями и буллами. После этого недавние враги объединяют свои знания и силы, в результате чего, человечество делает огромный рывок вперед в своем развитии. Все люди наслаждаются новым золотым веком и не знают, кого за это нужно благодарить. А Траутман в это время, безызвестный, скромный и талантливый, занимается исследованиями, которые сделают человечество еще счастливее.
Мои мечты прервало какое-то треньканье, донесшееся из спальни. Я пошел на звук и обнаружил, что его издает телефон, о существовании которого я и не подозревал, снял трубку и сказал, что я слушаю. Трубка отозвалась голосом, который я больше всего хотел, но меньше всего ожидал услышать:
— Андрей, это — Ира.
— Ира! Я все эти дни о тебе думал. Ты где? — закричал я.
— Здесь, совсем недалеко. У твоего подъезда.
— Не уходи, я сейчас спущусь! — как был в халате и тапочках, не теряя времени на ожидание лифта, я побежал вниз по лестнице.
Уже через пару минут, усадив девушку на кухне, я прыгал на одной ноге в спальне, стараясь второй попасть в штанину джинсов. Еще через минуту я появился на кухне в виде, который не должен был бы шокировать даму моего сердца — в джинсах, рубашке и даже в носках. Ирина уже успела закурить, перед ней стояла пепельница, она внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Ты ведь знаешь, почему я пришла?
Я закивал головой. Я тоже все эти дни непрерывно думал об Ирине. Говорить о своих чувствах я не очень умею, поэтому решил перейти к хозяйственной деятельности. Бросив взгляд на стол, я порадовался тому, что успел переместить всю грязную посуду в раковину, спросил у Иры, будет ли она сухое вино, достал два стакана. Сообразил, что в таких случаях необходимы бокалы, и понесся их искать. Довольно быстро нашел бар, выбрал наугад два фужера, вернулся на кухню и разлил в них вино. Ирина посмотрела мне в глаза, приветственно подняла бокал и молча сделала глоток. Действительно бывают случаи, когда тосты неуместны. Я, не отрывая взгляда, смотрел на Ирину. Мне показалось, что девушка изменилась. Точнее сказать, я подумал, что не рассматривал ее при ярком свете. Я только сейчас понял, что не знал какого цвета у Иры глаза. Такого удивительного цвета я прежде не встречал — темно-золотистые и какие-то лучистые.
Первым делом, я решил рассказать Ире про свое открытие. Поначалу ее лицо выражало некоторое недоумение. Казалось, она хотела поговорить о чем-то другом. Постепенно недоумение сменилось радостным удивлением. Я схватил ее за руку, довел до компьютера и показал собственное письмо двухлетней давности. Она начала читать его с самого начала, я из-за ее спины пролистнул страницу и указал на место про кристаллы. Ира прочитала текст несколько раз, после чего повернулась ко мне:
— Неужели это правда?
Я, улыбаясь, молча, кивнул головой.
Потом мы вместе перебрались на кухню, и я приготовил мясо. Пока я колотил по нему молотком и посыпал перцем, Ирина рассказывала, как ей нравятся мужчины, которые умеют готовить. Я был немножко
