отвечали на запрос этого… этого адвоката Матоса или как там его зовут. Вот копия.
— Так в этом-то и кроется суть проблемы. Вы информировали суд о том, что архивные материалы, касающиеся Лидии Риполь, сожжены каким-то сумасшедшим.
— Этого слова, «сумасшедший», не существует в моем лексиконе. Речь идет о пациенте, у которого случился приступ неконтролируемой жестокости. К нашему огромному сожалению, он разгромил, а потом сжег компьютеры со всей информацией. Очень ценной информацией, сеньор Карпинтеро, могу вас заверить. Мы одна из старейших из ныне действующих клиник в Европе. Наши специалисты работают над восстановлением уничтоженных документов. Возможно, это займет годы.
— Да, утрата воистину невосполнимая, — ответил я. — Все случилось двадцать восьмого мая этого года. Так написано в ответе на запрос суда, копию которого вы отослали в контору Матоса. Но вот что я скажу вам, доктор Санчес Росс, вы будете выступать свидетелем на суде, и там вас обязательно спросят о пациентке Лидии Риполь. И вы заявите, что не помните, лечилась она или нет в вашей клинике? Что не помните, каков был диагноз? Не думаю, что это стало бы хорошей рекламой ни для вашей престижной клиники, ни лично для вас, так ведь?!
Он снова не глядя протянул в пустоту руку с распечаткой, а женщина поспешно убрала ее в папку. Директор скривил губы в саркастической улыбке и сказал:
— У меня с детства великолепная память. И естественно, я прекрасно помню донью Лидию Риполь, так же как и любого другого из моих пациентов. У доньи Лидии был затяжной стресс, приведший к патологическому состоянию тревоги, это нарушение психики стало часто встречаться в последнее время, кроме того, она страдала от глубочайшей депрессии. Но в официальном запросе подобных вопросов не было. Они хотели получить медицинскую карту доньи Лидии… а ее, к сожалению, у нас нет. Это все. А теперь, сеньор Карпинтеро, хочу сказать вам, что я очень занят.
— Да, я уже ухожу. Очень рад, что вы как минимум помните, что Лидия Риполь была вашей пациенткой. — Я посмотрел на Гарсиа, потом перевел взгляд на женщину. — И подтвердили это при свидетелях. Еще один вопрос, прежде чем я уйду. Вы что, не делали резервную копию своего бесценного архива?
— Убирайтесь отсюда немедленно! — Он повернулся к женщине. — Матильда, вызови людей из охраны, этот человек отказывается уходить.
— Нет, я не отказываюсь, я с огромным удовольствием покидаю эти стены. Но вот еще что. Вы помните имя пациента, который спалил весь архив? Прошло всего лишь пять месяцев. Думаю, с вашей великолепной памятью вы его не забыли, так ведь?
Мне показалось, что он нервно сглотнул, прежде чем ответить:
— Я не разглашаю посторонним информацию о наших пациентах. Матильда…
Женщина выскочила за дверь, а я спокойно направился к выходу. Санчес Росс-младший вышел следом, и я вернулся по коридору в вестибюль.
Там меня ждали.
Двое громил в белых халатах. Матильда что-то сказала им. Парочка проводила меня свирепыми взглядами, пока я проходил через вестибюль и открывал дверь.
Я вышел и двинулся прочь, не оглядываясь.
Через час я появился в «Бодегас Ривас» на улице Ла-Пальма. Там меня уже ждал Кукита, он сидел за столом, попивая вермут, свой любимый напиток.
Мы поздоровались, я тоже заказал себе вермут, и он начал рассказывать:
— На этой улице Эсекиеля Эстрады, или как она там называется, куча наркоманов, Тони, ты себе даже представить не можешь, сколько их там. Я могу тебе назвать как минимум три заведения, где торгуют героином и кокой. Мне пришлось тоже купить, понимаешь? Я пару раз принял дозу.
Я уставился на него.
— Ладно тебе, Тони, это чтобы не вызывать подозрений, так?! Всего-то два раза по полграмма. В том месте, где убили девчонку, эту журналистку, есть три бара. Первый — «Баландро», он работает до двух часов ночи, второй — «Циклоп», похоже, не закрывается никогда, и последний — самый приличный — «Тропесон», они заканчивают в одиннадцать. И во всех приторговывают наркотой. Но вот беда — я ничего толкового не узнал. Я пустил слушок, что хорошо заплачу за любую информацию. Правда, сказал, что работаю на журналиста, они отпугивают людей меньше, чем адвокаты. Но дела это не изменило, результат нулевой…
— То есть ты ничего конкретного не узнал, Кукита?
— Честно сказать? Ничего, Тони.
— Пройдись по домам, прежде всего по тем, где есть старики и пенсионеры. Они страшно любопытны и часто выглядывают в окна.
— По всем квартирам? Черт! Тони, мне будет немного стыдно. Не знаю, ходить из дома в дом… заваливаться к людям ни с того ни с сего и заявлять, что…
— А ты говори, что проводишь опрос для какой-то газеты или что-то в этом роде. Я дал тебе пять тысяч песет, Кукита. Ты их уже потратил?
— Потратил? О чем ты говоришь, Тони! Дело в том, что… ну ладно, Тони, пойми, шляться по барам очень накладно. Я уже и забыл, как это дорого. Когда я работал с Матиасом в шоу «Бомберо Тореро», то зашибал приличные деньги, и все было по-другому. И все было несколько дешевле. А сейчас такие времена пошли… счастье, если за жалкий коктейль попросят всего шесть сотен.
— Ты брал с собой Лус Марию?
— Да нет, я не стал ей ничего говорить. Думаешь, она бы пошла со мной искать свидетелей?
— Объясни ей все. Она, кажется, умная девушка. Вы вдвоем можете пройтись по улице, когда закончите свои дела в «Охотничьем клубе». Развлекайтесь, потусуйтесь в тамошних заведениях. А утром я хочу, чтобы ты опросил местных домоседов. Квартира за квартирой, Кукита. Ладно, ты есть будешь?
Кукита глянул на наручные часы.
— Проклятье, Тони, уже четыре. Где, интересно знать, нам дадут обед в такое время?
— Пойдем в «Каса Камачо».
— Нет, я туда ни ногой. Лучше погляжу, удастся ли уговорить Лус Марию, постараюсь ее уболтать.
Глава 11
Первым, кого я увидел, войдя в «Каса Камачо», был Каликсто Бенгочеа. Он наклонял огромную голову к самой тарелке, зачерпывал что-то ложкой, потом подносил ложку ко рту и с шумом жевал. Должно быть, у него разболтался зубной протез, так как клацанье было слышно от двери.
Старый добрый Каликсто.
Мы знакомы с детства, выросли на одной улице. Но я потерял его из виду, когда пошел добровольцем в армию в восемнадцать лет. Потом до меня доходили сведения, что он стал чемпионом в греко-римской борьбе, позднее поднимал камни весом в двести пятьдесят килограммов в Сараусе,[14] по крайней мере мне так рассказывали. Но после одного неудачного падения жизнь его покатилась по наклонной плоскости, и казалось, ему уже не выправиться.
Я встретил старого приятеля лишь через много лет, когда уже служил в «Ночном патруле» в комиссариате Центрального округа. Он пришел ко мне с просьбой помочь его сыну, шестнадцатилетнему мальчишке, которого задержали за то, что он, вооружившись игрушечным револьвером, обчистил четыре аптеки в квартале. Парнишка целый день лил слезы в камере, пока его отец сидел в коридоре приемной, ожидая, когда я появлюсь в комиссариате.
Внешность Каликсто всегда производила впечатление на людей. При росте около метра девяносто он весил более ста тридцати килограммов. Размер ноги у него был сорок седьмой, а всю одежду приходилось шить на заказ. В те времена он судил соревнования по вольной борьбе и подрабатывал, снимаясь каскадером в кино. Среди его достижений была даже роль чудовища Франкенштейна в фильме испанского
