вдруг взгляд его остановился на крошечной черной точке, которая, казалось, неподвижно висела в воздухе. Он достал из седельной сумки свою подзорную трубу и некоторое время рассматривал эту точку. Затем он снова спрятал трубу в сумку и спросил:
— Скажите, разве дорога, по которой мы едем — большой торговый путь?
— Нет, — ответил шейх, — если бы мы выбрали караванный путь, нам пришлось бы сделать крюк и потерять из-за этого два дня.
— Значит, здесь сейчас не ожидается каравана?
— Нет, так как в нынешнее сухое время года на дороге, по которой мы едем, совсем нет воды. Кстати, и наша уже на исходе: бурдюки пусты.
— Ах, так? Но ведь на Бир-Аслане мы найдем что-нибудь?
— Разумеется, эфенди.
— Гм! Прекрасно!
Между тем лицо его стало таким задумчивым, что шейх спросил его:
— О чем ты думаешь, эфенди? Ты чем-то недоволен?
— Да.
— Чем же?
— Ты утверждаешь, что мы находимся не на караванном пути, и тем не менее позади нас едут люди.
— Люди? Не может быть. Я никого не вижу.
— А это и необязательно.
— Но тогда как ты можешь это утверждать?
— Я вижу не их самих, но их след.
— Эфенди, ты шутишь, — сказал шейх тоном превосходства.
— О нет! Напротив, я серьезен как никогда.
— Как может человек видеть следы тех людей, которые движутся за ним?!
— Ты думаешь только о следах, которые оставляют ноги людей и животных на песке. Но существуют и такие следы, которые остаются в воздухе.
— В воздухе? Аллах акбар — Боже правый! Аллах может все, ибо он всемогущ. Но чтобы он разрешал нам оставлять следы в воздухе — о таком я еще не слышал!
Он окинул чужеземца таким взглядом, как будто считал его не вполне вменяемым.
— И все же это так. Следы налицо. Нужно только уметь их увидеть. Подумай о хедже, которого я подстрелил!
— Какое отношение он может иметь к следам?
— Самое прямое, потому что в определенных обстоятельствах он сам может стать следом. Ты ведь заметил его еще до того, как я выстрелил?
— Да. Парочка следовала за нами с утра. И когда мы отдыхали на камнях, она все время висела над нами. Когда хедж не может найти другого корма, он всегда зависает над верблюдами, чтобы подобрать объедки, которые останутся после путешественников. Кроме того, он подкарауливает птиц, которые часто следуют за караваном и выискивают в шерсти животных паразитов.
— Так, значит, ты признаешь, что в том месте, над которым висит хедж, находится караван?
— Да.
— Ну, так там, за нами, летит еще одна пара, к которой примкнула теперь наша овдовевшая самочка. Вон они, видишь?
Шейх посмотрел назад. Его острые, натренированные глаза не могли не различить птиц, о которых говорил чужеземец.
— Да, я их вижу, — ответил он.
— Итак, там должен быть караван?
— Вероятно.
— И при этом мы находимся не на торговом пути; ты сам так сказал. Значит, эти люди позади нас идут по нашим следам?
— Наверное, они не знают дороги и поэтому стараются держаться за нами.
— При каждом караване всегда есть шейх-аль-джемали и, кроме него, другие люди, прекрасно знающие дорогу.
— Но даже самый лучший хабир[23] может заблудиться!
— В большой Сахаре — да, но не здесь, южнее Дарфура[24], где о настоящей пустыне, по правде говоря, даже речи быть не может. Шейх каравана, который следует за нами, знает местность так же хорошо, как и мы: он не может не знать ее. И если он тем не менее сбился с караванного пути и пошел за нами, значит, он зачем-то преследует нас.
— Преследует нас? Что за мысль, эфенди, пришла тебе в голову! Но ты же не думаешь, что эти люди…
Он не договорил, и ему едва удалось скрыть свое смущение.
— Что они принадлежат к гуму[25], хочешь ты сказать? — продолжил за него чужестранец. — Да, именно так я и думаю.
— Боже милостивый! Что ты говоришь, эфенди! Здесь, в этой местности, вообще нет гумов. Они встречаются только севернее Дарфура.
— Я не верю этим людям. Почему они преследуют нас?
— То, что они следуют за нами, еще не значит, что они преследуют нас. Разве они не могут иметь ту же цель, что и мы?
— Хотят тоже сократить путь? Да, это вполне возможно.
— Это не только возможно, но наверняка именно так, — с облегчением сказал шейх. — В моем сердце даже нет малейшего подозрения. Я знаю эту местность и уверен, что здесь мы в такой же безопасности, как в лоне Пророка, которого благословляет Аллах.
Чужеземец бросил на шейха пытливый взгляд, который тому, видимо, не понравился, так как он спросил:
— Почему ты так на меня смотришь?
— Я смотрю в твои глаза, чтобы прочесть то, что скрыто в твоей душе.
— И что же ты там видишь? Правду?
— Нет.
— Аллах! Что же тогда? Ложь?
— Да.
Тогда шейх схватился за нож, который торчал у него из-за ремня, и вскричал:
— Знаешь ли ты, что ты оскорбил меня? Настоящий бени-араб никогда не стерпит такого!
Вдруг лицо чужестранца приобрело совсем другое выражение. Его черты стали как будто острее, напряженнее. Потом оно осветилось надменной улыбкой, и он сказал почти презрительным тоном:
— Оставь нож в покое. Ты меня еще не знаешь. Таких выходок я просто не выношу, и если ты посмеешь показать клинок, я перестреляю вас всех в течение одной минуты.
Шейх снял руку с ремня. Разгневанный и смущенный одновременно, он ответил:
— Что же ты считаешь, что мне должно быть приятно, когда ты обвиняешь меня во лжи?
— Да, потому что я говорю правду. Сначала у меня вызвал подозрения следующий за нами караван, но теперь я не доверяю и тебе.
— Почему?
— Потому что ты защищаешь гум, если это он, и пытаешься отвести мои подозрения.
— Боже тебя сохрани, эфенди, ибо твои подозрения ошибочны. Какое отношение ко мне могут иметь эти люди, что едут следом за нами?
— Кажется, самое прямое, иначе ты не пытался бы преодолеть недоверие, которое я к ним питаю, с помощью лжи.
— Но я говорю тебе, что не лгу!
— Нет? Разве ты не утверждаешь, что эта местность так же безопасна, как лоно Пророка?
— Да, так оно и есть.
