Наверное, именно поэтому ей дали столь напыщенное имя. Стоя на этой площади, я ощущал себя в турецком городе – на этом мейдане слонялись кругом порядка двадцати бездомных паршивых собак. Увидев моего пса, они подняли яростный вой. Доян, как истинный паша, не обратил на него ровным счетом никакого внимания.
– А вот дом, который я имел в виду, – сообщил ага, показывая мне на здание, которое занимало целую сторону площади и выглядело совсем недурно. Спереди у него были несколько зарешеченных окон, по краю крыши стояли защитные перила, что являлось несомненным знаком роскоши в этой стране.
– Кто же живет в этом доме? – спросил я.
– Я сам, эфенди.
– А чей он?
– Мой.
– Ты его купил или снял?
– Ни то ни другое. Он принадлежал знаменитому Исмаил-паше и оставался без хозяина, пока я его не занял. Идем, я тебе все покажу.
Этот добрый и честный командующий арнаутов проникся, очевидно, большой симпатией к моему бакшишу. Но все же его предупредительность была мне весьма приятна и весьма своевременна. Мы спешились перед домом и вошли в него. В прихожей скрючилась старуха, она чистила лук, подбирая и жуя при этом падающие на пол кусочки. По ее виду я решил, что она прабабушка мутеселлима.
– Послушай, моя сладкая Мерсина, я привел мужчин, – почтительно заговорил с нею ага.
Из-за слез она нас совершенно не видела; к тому же она протерла «луковыми» руками глаза, и слезы посыпались еще больше.
– Мужчин? – переспросила она голосом, приглушенно исходящим из ее беззубого рта, как стуки полтергейста.
– Да, эти мужчины будут жить в доме…
Она с необычайной быстротой отбросила от себя лук и вскочила с пола.
– Жить? Здесь, в этом доме? Да в своем ли ты уме, Селим-ага?
– Да, моя милая Мерсина, они будут жить в этом доме, а ты будешь хозяйкой и будешь их обслуживать.
– Хозяйкой? Обслуживать? Аллах керим! Ты действительно сошел с ума! Разве я и так не работаю день и ночь, чтобы справиться лишь с одним тобой! Гони их прочь, немедленно! Я приказываю тебе!
По лицу аги было видно, что он немного смутился. Сладкая и милая Мерсина, похоже, держала все в доме в своих руках. И еще как!
– Тебе не придется больше работать день и ночь. Я найму им служанку.
– Служанку? – переспросила она.
Ее голос не был больше приглушенным, наоборот, стал визгливым и срывающимся, как будто ротик милой голубицы обернулся «клювом кларнета».
– Служанку? Небось молодую и симпатичную, э-э?
– Это зависит от мужчин, Мерсина.
Она уперла руки в бедра, что на Востоке имеет то же значение, что и на Западе, и глубоко вздохнула.
– От этих мужчин? Я все здесь решаю! Я приказываю! Здесь только я госпожа! Я здесь определяю, что будет и что не будет. И я приказываю тебе гнать прочь этих мужчин. Ты слышишь, Селим-ага? Прочь, и немедленно!
– Но это ведь совсем не мужчины, моя единственная Мерсина!
Мерсина, что по-арабски означает «миртовое дерево», снова протерла глаза и внимательно на нас посмотрела. Я же был несколько удивлен таким заявлением аги. Кем же, собственно, мы были, как не мужчинами?
– Нет, – повторил он, – это не мужчины, это эфенди, большие эфенди, они находятся под защитой падишаха.
– Какое мне дело до твоего падишаха! Здесь я падишахиня, султанша Валиде, и что я скажу, то и будет!
– Да послушай же! Они дадут очень хороший бакшиш.
Слово «бакшиш» на Востоке обладает чудесным действием. В данном случае это слово стало для нас спасительным. Мирта опустила руки, мягко улыбнулась, правда, улыбка эта немедленно сменилась издевательской усмешкой, и повернулась к мистеру Давиду Линдсею.
– Большой бакшиш? Это так?
Линдсей замотал головой и показал на меня.
– Что с ним? – спросила она меня, показывая на англичанина. – Он что, ненормальный?
– Нет, – ответил я ей. – Позволь нам, о душа этого дома, рассказать, кто мы такие! Этот человек, которого ты сейчас спросила, набожный паломник из Лондонистана. Он копает киркой, которую ты здесь видишь, в земле, чтобы подслушать язык умерших, и дал себе обет не говорить ни слова, пока он не получит на это разрешения.
– Праведник, святой и к тому же волшебник? – спросила она испуганно.
