– Если вы заплатите мне по десять пиастров за каждую неделю, можете вспоминать там Эсме-хан сколько вам заблагорассудится!
Я медлил с ответом. Сад примыкал к задней стене здания, где я заметил два ряда маленьких отверстий. Это выглядело как тюрьма.
– Я не думаю, что сниму этот сад.
– Почему?
– Мне не нравится эта стена.
– Стена? Отчего же, эфенди?
– Я недолюбливаю такое соседство, как тюрьма.
– О, люди, которые там сидят, тебе не помешают. Эти отверстия так высоки, что их невозможно достать. К тому же они очень маленькие.
– Это единственная тюрьма Амадии?
– Да. Другая развалилась. Мой унтер-офицер надзирает над пленниками.
– И ты утверждаешь, что они мне не помешают?
– Обещаю – ты ничего не увидишь и не услышишь.
– Хорошо, тогда я дам тебе десять пиастров. Значит, за неделю ты получишь от нас тридцать пять пиастров. Разреши за первую неделю заплатить сразу.
Лицо его расплылось в улыбке от удовольствия, когда я это предложил. Англичанин заметил, что я полез в карман, и затряс головой, вытащив свой собственный кошелек и подав его мне. Его явно не обременяла такая трата, поэтому я вытащил из кошелька три цехина и дал их аге.
– Вот, возьми! Остальное – бакшиш для тебя.
Это было вдвое больше по сравнению с тем, что он должен был получить. Повеселев, он произнес с глубоким почтением:
– Эмир, Коран говорит – кто дал вдвое больше, тому все это Аллах возместит во сто крат. Аллах твой должник, он тебя богато одарит.
– Нам нужны лишь ковры и трубки для наших комнат. Где я могу их одолжить, ага?
– Господин, если ты дашь еще две такие монеты, ты получишь все, что только пожелает твое сердце!
– Возьми деньги!
– Я уже спешу принести вам все необходимое.
Мы покинули сад. Во дворе стояла Мерсина, душа дворца. Ее руки были измазаны в саже. Она мешала указательным пальцем разогретое в миске масло.
– Эмир, тебе подошли наши комнаты? – справилась она.
Здесь до нее, видимо, дошло, что палец вовсе не заменяет ложку; она быстро его вытащила и осторожно облизала.
– Я сниму их, а также сарай и сад.
– Он уже все заплатил, – сказал довольный ага.
– Сколько? – спросила она.
– Тридцать пять пиастров за первую неделю.
О своем бакшише плут ничего не сказал. Значит, он и здесь был под башмаком у своей Мерсины! Я взял из кошелька еще один цехин и дал его ей.
– Вот возьми, жемчужина радушности! Это первый бакшиш для тебя. Если мы будем довольны тобой, то получишь еще больше.
Она поспешно схватила деньги и сунула их за пояс.
– Я благодарю тебя, о Господи! Я уж послежу за тем, чтобы ты чувствовал себя в моем доме так же вольготно, как на коленях праотца Ибрахима. Я вижу, что ты эмир храбрых воинов, которые чтят женщин и дают им бакшиш. Идите наверх, в ваши комнаты! Я сделаю жесткий рис – пиринч и хорошенько полью его растопленным маслом.
При этом, как бы забывшись, она вновь сунула палец в миску и по старой привычке стала мешать им масло. Ее предложение было крайне заманчиво, но… брр!
– Твоя доброта велика, – отвечал я, – правда, у нас нет времени ее оценить, мы должны сейчас же выйти прогуляться.
– Но ты хочешь, чтобы я приготовила кушанья, эмир?
– Ты ведь говорила, что тебе приходится денно и нощно работать, только чтобы угождать аге, поэтому мы не смеем тебе больше докучать. Кстати, нас часто будут приглашать к столу, ну а если этого не случится, мы закажем еду где-нибудь в трактире.
– Но ты ведь не откажешь мне в торжественном обеде!
– Ладно уж, тогда свари нам несколько яиц, ничего другого нам нельзя сегодня есть.
Пожалуй, это единственное блюдо, которое можно было без опаски вкушать из рук этой «нежной» Мерсины.
