Дальше следовало несколько страниц, на которых обсуждались отношения и обстоятельства, нас совершенно не касающиеся; видимо, они-то стали причиной того, что и это письмо не было уничтожено.
Прочие бумаги не содержали ничего интересного для нас. Вообще-то двух приведенных писем оказалось вполне достаточно. Они были такими подробными, такими ясными, что ни о чем не пришлось догадываться. Мы словно увидели перед собой постыдный план, как будто о нем нам рассказал сам коларази.
— Ну вот, теперь мы знаем, почему он хочет высадиться у мыса, — сказал Эмери.
— И почему он хотел познакомиться с тобой, — добавил я.
— Да. Я узнаю его как Малыша Хантера и в случае необходимости смогу поручиться за подлинность его имени. Мерзавцу придется услышать от меня, что подлинно, а что нет! Мы, конечно, оставим у себя эти письма!
— О нет! Если он заметит их отсутствие, то станет нас подозревать и когда-нибудь сыграет с нами неприятную шутку.
— Ты считаешь, что их надо вернуть?
— Несомненно.
— А если он их уничтожит?
— Я думаю, что раз до сих пор у него были причины столь тщательно их хранить, то, видимо, еще какое-нибудь время они будут ему нужны. Мы же не будем упускать его из виду; он верит нам, и мы в любой момент сможем заполучить письма.
— Ты прав! Сейчас ни в коем случае нельзя пробудить в нем недоверие. Виннету должен положить бумажник назад в чемодан, а потом запереть его.
Конечно, это было нелегкой задачей; но если уж апач смог добыть ключ, следовало ожидать, что при возвращении его он не позволит себя поймать. Виннету взял письма и выскользнул из каюты. На другое утро он сообщил нам, что Лже-Хантер спал, а значит, не заметил, как фальшивый сомалиец бен Азра ночью рылся в его чемодане.
В продолжение всего дня Хантер вел себя с нами непринужденно, но я напрасно надеялся, что он снова заведет речь о нашем договоре, — он этого не сделал. Разумеется, он опасался моей любознательности; он не хотел оказаться в трудном положении после какого-нибудь моего вопроса. Прошла еще одна ночь, а когда занялось новое утро, мы приблизились к цели нашего морского путешествия. Только тогда Хантер наконец-то подошел ко мне и спросил:
— Вы все еще расположены выполнить мою просьбу, о которой мы с вами говорили?
— Разумеется! — ответил я. — Если однажды я что-то пообещал, то всегда стараюсь сдержать свое слово.
— Итак, вы справитесь, вернулся ли коларази в Тунис, а потом поедете в Загван, чтобы сообщить мне об этом?
— Да.
— Лучше всего узнать об этом вы сможете в казармах на северной окраине города. Когда мне ждать вас в Загване?
— Вероятнее всего, вскоре после полудня.
— Отлично! Тогда у меня к вам еще одна просьба. Поскольку я вынужден совершить путь от мыса Хамар до Загвана, как можно меньше бросаясь при этом в глаза, то мне нежелательно брать с собой чемодан. Не будете ли вы добры позаботиться о нем, захватить с судна, а потом отправить с носильщиком в Загван, к торговцу лошадьми?
— Охотно.
— Тогда я с вами пока прощусь. Стало быть, до встречи после полудня!
Он пожал мне руку и ушел в свою каюту. Виннету по моему знаку последовал за ним, что не могло вызвать подозрения. Потом апач сообщил мне, что Хантер взял из чемодана бумажник и спрятал на себе. Именно это мне и надо было узнать.
Возле мыса капитан приказал лечь в дрейф, чтобы отправить Хантера в шлюпке на берег; потом мы продолжили путь в порт, где я не преминул передать чемодан хаммалю[24] .
Мне и в голову не пришло начинать обещанные розыски в казарме; я пошел сразу по верному адресу, то есть к моему другу Крюгер-бею. А где найти его, я знал очень хорошо. У него было две служебные квартиры: одна в касбе[25], городской резиденции правителя, а другая — в Бардо, укрепленном замке, расположенном в четырех километрах от города [26] и служившем правительственной резиденцией. Оставив своих спутников в одной из гостиниц нижнего города, я пошел сначала в касбу, где Крюгер-бея не оказалось; поэтому я отправился в Бардо. Каждый шаг по этой дороге мне был хорошо известен, потому что во время двух своих прежних приездов я так часто ходил этим путем к своему столь же любимому, как и оригинальному «господину ратей».
Придя в Бардо, я увидел, что в помещениях, куда я хотел попасть, ничего не изменилось. В приемной сидел старый унтер-офицер, который, как я знал, докладывал начальнику о посетителях. Он покуривал свою трубку, отстегнув для удобства саблю и положив ее у своих ног.
— Что тебе надо? — механически, даже не взглянув на меня, спросил он.
Я очень хорошо знал его, эту старую инвентарную рухлядь господина ратей. Прежде, еще в чине онбаши[27], он был моим приятелем, а теперь, как я сразу заметил, его произвели в чауши[28]. Простодушному седобородому мусульманину уже давно перевалило за шестьдесят, но выглядел он таким же бодрым, как и прежде, когда был моим