дороге. Однако я был убежден, что убийцы проехали здесь.
Халеф стал задумчивым.
— Сиди, могу я тебе сказать кое-что? — спросил он.
— Так скажи!
— Это все же хорошо, когда люди умеют читать следы.
— Меня радует, что ты пришел к такому выводу. Но мы уже приехали в Крис. Где тут жилище твоего друга Садика?
— Следуй за мной!
Он обогнул на скаку место, где сгрудились под пальмами несколько шатров и хижин, и направился к группе миндальных деревьев, под защитой которых приютилась низкая широкая хижина. При нашем приближении из нее вышел араб и радостно поспешил навстречу моему маленькому Халефу.
— Садик, брат мой, любимец халифов!
— Халеф, друг мой, благословленный Пророком! Они крепко обнялись. Потом араб повернулся ко мне:
— Прости, что я забыл тебя! Войди в мой дом — теперь он ваш!
Мы исполнили его желание. Хозяин был один и выставил нам всевозможные освежающие напитки, на которые мы усердно налегли. Только теперь Халеф посчитал, что пришло время представить меня своему другу.
— Это Кара бен Немей, большой ученый из западных стран, умеющий говорить с птицами и читать на песке. Мы совершили уже много крупных дел. Я — его друг и слуга, а кроме того, должен обратить его в истинную веру.
Славный малыш как-то спросил мое имя, удержав в памяти одно только слово — Карл. Так как он не смог его выговорить, то быстро и решительно переделал его в Кара, добавив бен Немей, то есть выходец из страны немцев. К сожалению, я не смог вспомнить, где это я говорил с птицами; во всяком случае, подобное утверждение ставило меня рядом с мудрым древним царем Соломоном, который также обладал способностью говорить со всяким зверьем. Не ведал я ничего и о крупных делах, которые мы якобы совершили. Разве что однажды, когда я повис в кустарнике, а мой маленький берберский коняшка, решивший поиграть со мной в салочки, спокойно снял меня. Навязчивой идеей Халефа было, разумеется, утверждение, что я позволю обратить себя в его веру. Он заслуживал за это выговор. Поэтому я спросил Садика:
— Ты знаешь полное имя своего друга Халефа?
— Да.
— Как оно звучит?
— Оно звучит так: Хаджи Халеф Омар.
— Этого недостаточно. Оно звучит вот как: Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Ты понял, стало быть, что он принадлежит к набожному, заслуженному роду, члены которого все были хаджи, хотя…
— Сиди, — прервал меня Халеф в испуге, полностью отразившемся на его лице, — не говори о достоинствах своего слуги! Ты знаешь, что я всегда буду тебя охотно слушаться.
— Надеюсь на это, Халеф. Ты не должен больше говорить о себе и обо мне. Спроси своего друга Садика, где находится его сын, о котором ты мне говорил.
— Он вправду рассказывал о нем, эфенди? — спросил араб. — Пусть Аллах благословит тебя, Халеф, за то, что ты думаешь о тех, кто тебя любит! Омар ибн Садик, мой сын, ушел через шотт в Сефтими. Сегодня он обязательно вернется.
— Мы тоже хотели бы перебраться через шотт, и ты должен нас через него провести, — сказал Халеф.
— Вы? Когда?
— Еще сегодня.
— Куда, сиди?
— В Фитнасу. Сложен ли путь на ту сторону?
— Сложен и очень опасен. Есть только две действительно безопасные дороги на противоположный берег: одна — Эль-Тосерия, между Тосером и Фитнасой, а другая — Эс-Суйда, между Нефтой и Зарзином. Дорога на Фитнасу — худшая. Здесь, в Крисе, всего двое знают ее во всех подробностях: я и Арфа Ракедим.
— Разве твой сын не знает этой дороги?
— Знает, но он по ней один еще не ходил. Зато он отлично знает путь на Сефтими.
— Но ведь этот путь частично совпадает с дорогой на фитнасу.
— На протяжении двух третей пути, сиди.
— Если мы выедем в полдень, когда будем в Фитнасе?
— До наступления утра, если у тебя хорошие лошади.
— Ты и ночью ходишь через шотт?
— Если светит луна, да. Если же темно, то путники ночуют в шотте, как раз там, где слой соли такой мощный, что может выдержать лагерь.
— Хочешь нас провести?
— Да, эфенди.
— Тогда разреши нам посмотреть на шотт поближе.
— Ты еще ни разу не ходил через шотт?
— Нет.
— Хорошо, пойдем. Ты должен увидеть Убивающую трясину. Место гибели. Море молчания. Эти места я хорошо знаю.
Мы вышли из хижины и повернули на восток. Пройдя широкую, болотистую закраину, мы попали на берег шотта. Под соляной коркой не было видно воды. Я воткнул в корку ножом и определил, что мощность соли составляет четырнадцать сантиметров, причем соляная корка была такой прочной, что могла выдержать крепкого мужчину. Корку прикрывал тоненький слой наносного песка, во многих местах сметенный ветром, — эти места сверкали голубизной.
Когда я еще занимался своим исследованием, позади нас раздался голос:
— Селям алейкум!
Я обернулся. Перед нами стоял худощавый, кривоногий бедуин, которого болезнь или ружейный выстрел лишили носа.
— Алейкум! — отвечал Садик. — Что делает здесь, у шотта, мой брат Арфа Ракедим? На нем дорожное платье. Он хочет провести чужеземцев через себху?
— Точно, — ответил тот. — Двух мужчин, которые вот-вот подъедут.
— Куда они хотят добраться?
— В Фитнасу.
Этого человека, стало быть, звали Арфа Ракедим. Он был тем другим проводником, о котором говорил Садик. Теперь он указывал на меня с Халефом и спрашивал:
— Эти двое чужестранцев тоже направляются через шотт?
— Да.
— И ты согласился их провести?
— Ты угадал.
— Точно так же они бы могли пойти со мной, чтобы тебе не иметь лишних хлопот.
— Это мои друзья. Мне не составит труда провести их через шотт.
— Я знаю: ты жаден и отбираешь у меня работу. Ты всегда выбираешь самых богатых путешественников.
— Я у тебя ни одного не отобрал. Я провожу только людей, добровольно пришедших ко мне.
— Почему же Омар, твой сын, стал проводником в Сефтими? Вы лишаете меня хлеба, но Аллах вас накажет и так направит ваши шаги, чтобы шотт поглотил вас.
Возможно, конкуренция вызвала здесь взаимную вражду, но у этого человека явно был нехороший глаз. В конце разговора стало совершенно ясно, что я ему не понравился. Он отвернулся от нас и зашагал к
