— Шайтан!
— Нет, но злой дух, джинн!
— Но другой-то определенно был чертом?
— Выглядел он как человек, но как очень страшный человек! Изо рта у него шел дым, а из глаз сыпались искры. Он только поднял руку, и тут все шесть лошадей упали мертвыми, с оставшимися четырьмя два черта — прокляни их Аллах! — ускакали по воздуху.
— Среди бела дня?
— В том-то и дело, что да.
Страшно! Да сохранит нас Аллах от трижды окаменевшего черта! А потом он появился в лагере абу- хаммед?
— Не появился, а его принесли.
— Как?
— Они приняли его за человека, а его коня за знаменитого вороного, принадлежащего шейху Мохаммеду Эмину эль-Хаддедин. Они хотели заполучить коня, а чужеземца взяли в плен. Когда пленника принесли в лагерь, его узнал сын шейха.
— Шейх должен был бы отпустить пленника на свободу.
— Шейх все еще думал, что пленник окажется человеком.
— Абу-хаммед его связали?
— Да. Но тут к лагерю пришел лев, и чужестранец сказал, что он хочет убить его в одиночку, если ему возвратят ружье. Ему дали ружье, и пленник ушел в темноту ночи. Через какое-то время с неба ударили молнии, и грохнули два выстрела. Еще через несколько минут чужестранец вернулся. Он накинул на себя львиную шкуру, вскочил на свою лошадь и ускакал по воздуху.
— И никто не смог его удержать?
— Были такие; конечно, они промахнулись. А когда его стали преследовать, с неба слетели три пули, убившие трех лучших лошадей.
— Откуда ты это знаешь?
— Это рассказал гонец, которого Зедар бен Ули послал к нашему шейху. Теперь ты веришь, что это был шайтан?
— Да, это был он.
— Что ты будешь делать, если он явится к тебе?
— Я выстрелил бы в него, одновременно прочитав священную фатиху.
При этих словах я вышел из-за угла и остановился перед ними.
— Так читай ее! — приказал я разведчику.
— Аллах керим!
— Аллах-иль-Аллах! Мохаммед ресул Аллах!
Только два этих выкрика и вырвались у них.
— Я — тот человек, о котором ты рассказывал. Ты назвал меня шайтаном. Горе тебе, если ты хоть пальцем пошевелишь! Халеф, возьми у них оружие!
Они отрешенно смотрели на происходящее. Мне показалось, у них стучат от страха зубы.
— Свяжи им руки их собственными поясами!
С этим Халеф быстро управился, и я был убежден, что узлы не развяжутся.
— Теперь отвечайте на мои вопросы, если вам жизнь дорога! Из какого вы племени?
— Мы обеиды.
— Ваше племя завтра перейдет Тигр?
— Да.
— Сколько у вас воинов?
— Двенадцать сотен.
— Как они вооружены?
— Луками и кремневыми ружьями.
— Может быть, у вас есть ружья другого типа или пистолеты?
— Несколько штук.
— Как вы будете переправляться? На лодках?
— У нас нет лодок. Мы переправимся на плотах.
— Сколько воинов у племени абу-хаммед?
— Столько же, сколько у нас.
— Как они вооружены?
— У них больше луков, чем ружей.
— А сколько человек приведут вам джовари?
— Тысячу.
— У них луки или ружья?
— У них есть и то и другое.
— Через реку переправятся одни воины или вы заберете с собой и стада?
— Только воины.
— Почему вы хотите воевать с хаддединами?
— Нам приказал губернатор!
— Ничего он вам не приказывал. Вы находитесь под властью багдадского наместника. Где ваши лошади?
— Привязаны у кустов.
— Объявляю вас своими пленниками. При малейшей попытке к бегству я вас пристрелю… Назар, сюда!
Подбежали двое хаддединов.
— Привяжите этих людей покрепче к седлам!
Обеиды смирились со своей судьбой. Они без сопротивления сами сели на лошадей, а там их так приторочили к седлам, что о бегстве нельзя было и думать.
Затем я приказал:
— Теперь выведите наших лошадей на ту сторону хребта, к выходу из долины. Ибн Назар, ты останешься здесь, в Эль-Дерадже, а твой товарищ пусть поможет Халефу отвезти пленников в лагерь.
Оба хаддедина мгновенно исчезли, отправившись по моему приказу выводить лошадей. Потом мы все поехали назад, только ибн Назар остался на своем посту.
— Я буду подгонять вас. Следуйте за мной так быстро, как сможете.
Дав это указание, я прижал шенкелем бок своего жеребца. Тому были две причины: во-первых, мое присутствие было необходимо в лагере, а во-вторых, я получил наконец возможность испробовать тайну коня, изведать предел его мощности. Он летел над равниной легко, как птица; быстрый бег, казалось, даже доставлял ему удовольствие, так как конь несколько раз взрывался радостным ржанием. Внезапно я положил ему руку между ушей.
— Ри!
Услышав этот крик, конь прижал уши; он вытянулся, стал стройнее, ему, верно, хотелось унестись прочь. И прежний галоп не выдержала бы ни одна из сотни столь же хороших лошадей, но по сравнению с новым аллюром он был словно мертвый штиль против неистового шквала, словно неуклюжая походка домашней утки против полета ласточки. Ни локомотив, ни беговой верблюд не могли бы даже приблизиться к скорости, которую развил этот жеребец, и потом его ход был в высшей степени гладким и равномерным. Действительно, не были преувеличением слова Мохаммеда Эмина: «Этот конь пронесет тебя через заслон из тысячи всадников, и я чувствую себя бесконечно гордым, владея таким отличным скакуном».
Но пора было прекратить столь чрезмерно испытывать лошадиные силы; я приказал вороному перейти на рысь и, лаская, положил ему руку на шею. Умное животное радостно заржало, почуя мою ласку, и гордо вытянуло шею.
Когда я добрался до лагеря, оказалось, что на путь от вади Дерадж я затратил только четвертую часть того времени, за которое рассчитывал проделать обратный путь. Вблизи палатки, в которой жил шейх, столпились вокруг своих верблюдов и лошадей какие-то фигуры, которых я из-за темноты не мог узнать, а в
