самого детства склонен к меланхолии. До тех пор, пока он полагает, что доставляет нам по вечерам радость, он в состоянии сдерживать свою грусть.
— Как долго это продолжается? — спросила Сендрин, которая не хотела позволить себе лишнего, возражая своей хозяйке, хотя это ей давалось нелегко.
— Годы, — опередил мать Валериан. — Это пытка, можете мне поверить. Адриан — дилетант в игре на гобое, как и вообще в большинстве вещей, и он…
— Валериан,
Валериан вскочил с кресла и встал перед ними. Его лоб прорезали складки ярости.
— Почему нет, мама? Это правда, и ты об этом знаешь! Почему мы не можем быть откровенными с фрейлейн Мук? У Адриана не все в порядке с головой, в этом все дело!
Обе девочки после выступления Адриана безмолвно сидели в своих креслах, но теперь Салома не выдержала.
— Это неправда! Адриан глухой, но он не…
— Сумасшедший? — со злостью прервал ее Валериан. — Однако, любовь моя, он именно такой.
— Валериан! — Мадлен вскочила молниеносно, и какое-то мгновение казалось, что она сдерживается, чтобы не дать своему сыну пощечину.
— Ты на самом деле хочешь ударить меня за то, что я говорю правду? — Он холодно улыбнулся. — Спроси фрейлейн Мук, правильный ли это метод воспитания. Она-то должна это знать.
С этими словами он развернулся и выскочил из комнаты. Мадлен, казалось, какое-то мгновение разрывалась между желанием сохранить достоинство и стремлением последовать за Валерианом. Она сделала было несколько шагов в направлении двери, но сумела овладеть собой и повернула назад.
— Прошу прощения за этот скандал, фрейлейн Мук, — процедила она сквозь зубы. — Я позабочусь о том, чтобы подобное больше не повторилось.
С этими словами она покинула музыкальную комнату, а Сендрин осталась с девочками.
— Не верьте маме, — тихо проговорила Лукреция, она выглядела при этом, как всегда, немного печальной. — Такое происходит часто, и снова произойдет. Адриан не всегда хорошо влияет на поведение остальных.
— Дело не в Адриане, — возмутилась Салома. — Это не его вина. Он всего лишь музицирует. — В ее глазах заблестели слезы.
— Да, — чуть слышно подтвердила Лукреция. — Только музицирует.
Сендрин уложила детей спать и отправилась в свою комнату. Спальни девочек располагались на верхнем этаже северного крыла, а ее комната находилась где-то позади восточной части здания. По извилистым лабиринтам дома дорога тянулась бесконечно долго.
Она сворачивала за множество углов, поднималась и спускалась по лестницам и наконец добралась до коридора, который показался ей знакомым. Здесь было темно, свет исходил только от канделябра на три свечи, который она держала в руке. Конечно, она могла бы попросить кого-то из слуг, чтобы они проводили ее, но ей хотелось найти дорогу самостоятельно.
«Потому что тебе необходимо что-то доказать себе, — нашептывал ей внутренний голос. — Потому что ты не сделала ничего, чтобы защитить девочек от неприятностей этого вечера».
Но что она могла сделать? Она, как и все, подчинилась решению Мадлен Каскаден, и, если в обычаях этой семьи было аплодировать игре Адриана на гобое, от которой волосы вставали дыбом, — что ж, хорошо, она тоже вынуждена принимать в этом участие. Тем более что девочки, вероятно по привычке, не чувствовали никакого принуждения, особенно Салома, истово защищавшая их странного брата от любых нападок.
Вечный ветер, дувший из высокогорья Комаса в сторону горного массива Ауас, к вечеру усиливался. Прошлой ночью она обратила внимание на громкие завывания порывов ветра, вырывающегося из-за углов дома. В темноте коридоров, когда она ощущала себя в небольшом пятне света, как в мыльном пузыре, буря казалась ей особенно громкой и жуткой. Мысль о том, что из этой пустовавшей части здания когда-нибудь смог бы получиться отель для богатых колонистов и их семей, вызвала у нее еще большее недоумение, чем до сих пор. Колышущийся свет свечи заставлял дрожать узоры бесконечных ковров, и древние рельефы, которые там и сям показывались из стен, как будто оживали.
Способность ориентироваться не подвела ее. Коридор через несколько метров привел ее в переход, в котором располагалась ее комната. Кто-то оставил на подоконнике, точно напротив ее двери, фонарь. Она была за это благодарна, но вновь пообещала себе позаботиться на следующий день о том, чтобы во всех стеклянных плафонах на стенах зажгли свечи или масляные лампы. Она только сегодня была представлена слугам и не хотела сразу же обращаться к ним с просьбой; однако после своих блужданий в темноте решила уже на следующее утро обеспечить свой путь всем необходимым. Странно, что хозяйка не подумала об этом. Но из-за случая в музыкальной комнате у нее, пожалуй, были более важные заботы, чем освещение коридора.
Сендрин нажала на ручку и вошла. Она не стала закрываться, так как полагала, что в этом нет необходимости.
В камине потрескивал несильный огонь. Огни отбрасывали на стены красно-желтые блики. Внутри было тепло, даже чересчур. Сендрин решила, что нужно будет открыть одно из окон, прежде чем ложиться спать, иначе она не сможет сомкнуть глаз.
Она пересекла комнату и поставила канделябр на ночной столик, следя за тем, чтобы он не оказался слишком близко от шелковых занавесок балдахина. Затем она начала расстегивать лиф платья.
— Пожалуйста, — раздался от камина мягкий голос, — оставьте это. Я не хочу поставить вас в неловкое положение.
Испуганно вскрикнув, она прижала руку к декольте и с возмущением повернулась к незваному гостю. Адриан Каскаден сидел в одном из кресел с подголовниками, стоящем спинкой к двери, поэтому она не увидела его, когда вошла.
— Хотя это дом ваших родителей, господин Каскаден, но я, тем не менее, думаю, что вы не имеете никакого права…
— Извините, пожалуйста, вы должны подойти ближе. Там, где вы стоите, слишком темно. Я не могу видеть движения ваших губ.
Она помедлила, затем все же сделала то, о чем он просил. При этом она успела застегнуть одежду.
— Присядьте, — попросил он и указал на пустое кресло.
— Я бы охотнее легла спать, — возразила она и осталась стоять. Она заметила, что говорила громче и отчетливее, чем обычно, словно при его глухоте это могло играть какую-то роль.
— Я не задержу вас. — Взгляд его голубых глаз был колючим и четко направленным на ее лицо. Ей от этого стало не по себе, хотя она осознавала, что он смотрел так пристально только затем, чтобы разобрать, что она говорила.
— Что вам угодно?
— Поговорить с вами, конечно же.
— Это мы могли бы сделать в музыкальной комнате. Почему вы прокрались для этого сюда?
— Я не прокрадывался. Кроме того, здесь не было никого, кто смог бы меня заметить.
Он смеялся над ней, и постепенно ее сочувствие перешло в ярость. Что это он себе вообразил, собственно говоря?
— Пожалуйста, покиньте мою комнату. Мы сможем поговорить завтра, если для вас это имеет значение.
— Вы неправильно поняли меня, фрейлейн Мук, — он говорил спокойно и по-деловому, совсем не так, как человек, не слышащий собственный голос. — Я не хотел вас рассердить, правда. Не в моих правилах поддразнивать красивых молодых леди и воображать себе, что они ко мне неравнодушны, как это делает мой брат. Если вы действительно хотите, чтобы я ушел, — хорошо, я уйду.
Он встал и взял гобой, который был прислонен к креслу. Сендрин увидела, что он сделал несколько шагов по направлению к двери, и, передумав, догнала его и тронула за руку.
