Перолио оказался таким ласковым, учтивым, выдавал себя за покровителя Вальтера, хлопотал о его освобождении, и добрая женщина уже упрекала себя, что смела подумать дурно о защитнике, которого им послала судьба. К тому же обе женщины не знали, что начальник Черной Шайки ненавидит ван Шафлера и сжег его родовой замок. Если бы Марта могла прочитать в сердце того, кого называла посланным от Бога, она ужаснулась бы; но Перолио действовал так умно и ловко, что и опытный человек не отгадал бы его тайных замыслов. Двум простым женщинам было немудрено довериться ему, тем более, что он не сказал ни одного слова, которое могло бы заставить покраснеть девушку или возбудить подозрение матери.
Первый работник, заступивший на место Франка, не мог быть опасным для Перолио, но он боялся другой особы, которая часто является в семействе оружейника. Это был почтенный приходский священник, духовник Марии, патер ван Эмс. Он приходил каждый день утешать двух женщин, что очень не нравилось Перолио, и он решил склонить священника на свою сторону. Это было не трудно для хитрого итальянца, который мог разыгрывать самые различные роли. Он начал смиренно слушать поучения матери, каялся в своих грехах, оплакивал нравственность века и сожалел, что обязанности рыцаря заставляют его проливать кровь невинных и не дают времени раскаяться и смыть свои невольные преступления.
Сверх того Перолио, заметив, что добрый ван Эмс чрезвычайно уважает все реликвии, показал ему много будто бы священных вещей, полученных от самого папы и подарил ему две древние камеи, выдавая их за изображения святых.
Добрый старик тоже доверился бандиту и начал хвалить его набожность и великодушие. Зная, что Перолио хлопотал о выкупе мастера Вальтера, ван Эмс тоже послал со своей стороны просьбу к викарию монсиньора Давида и скоро получил на нее ответ. Но этот ответ еще более опечалил семейство оружейника. Викарий писал, что епископ, зная искусство пленника, не отпустить его ни за какой выкуп, потому что он будет изготовлять оружие для неприятеля.
Мать и дочь пришли в отчаяние, и Перолио, бывший причиной такого ответа, казался тоже печальным. Потом он вскочил с места в сильном негодовании и, взяв руки плачущих женщин, вскричал:
– Не отчаивайтесь, друзья мои, надежда еще не потеряна. Клянусь моим, мечом, что мастер Вальтер будет свободен. Я предложу в замен его двенадцать воинов епископа, взятых мной в плен. А если он и тогда откажет… Я нападу со всей Черной Шайкой на замок Дурстед, и хоть он почитается неприступным, но я, может быть, возьму его и кончу войну, избавив Фландрию от беспокойного бургундца.
– Что вы, сын мой! – вскричал патер ван Эмс, крестясь. – Разве можно дерзнуть поднять руку на епископа!
– Отец мой, – проговорил смиренно бандит, – все средства извинительны для достижения благой цели.
Знаменитое правило иезуитов было, кажется, известно и в пятнадцатом веке.
И поклонившись почтительно священнику и пожав с чувством руки женщин, Перолио тихо вышел из комнаты.
Придя к себе, он бросился в кресло мастера Вальтера, поставленное тут доброй Мартой, и засмеялся, думая о том, что ловко обманул всех.
Но отсутствие отца было недостаточно для замыслов бандита. Ему надобно было удалить и духовника, который мешал ему своими нравоучениями и влиянием на молодую девушку. Без него нетрудно погубить Марию.
Пока он приискивал средства осуществить свои планы, в комнату тихо вошли Вальсон и Фрокар.
Перолио послал их с поручением к бурграфу в Утрехт и они, исполнив его, явились к своему начальнику и рассказали, что чуть было не взяли в плен важную птицу.
– В городе моего союзника бурграфа не могло быть важной добычи, – проговорил Перолио. – Вы ошиблись.
– Нет, капитан, – сказал Фрокар, – мы почти поймали птицу, у которой сожгли клетку.
– Ван Шафлер был в Утрехте! – вскричал итальянец. – Зачем?
– С ним был лейтенант и карлик, они были переодеты купцами. Я думаю, что они были присланы к главным гражданам с предложениями от епископа.
– Поручение было опасно, и если такой человек, как ван Шафлер, принял его…
– Стало быть ему хорошо заплатили, – окончил Фрокар, ценивший деньги выше всего на свете.
– Ему обещали свободу оружейника, – подумал Перолио, и отгадал.
Потом, посмотрев строго на Вальсона, он прибавил:
– И ты прозевал такую славную добычу?
– В этом виноват проклятый монах, – отвечал флегматичный англичанин. – Он выпустил из рук карлика, который надул его.
– Что ж вы не поскакали за ним в погоню?
– Их нельзя было догнать, капитан. У нас не были готовы лошади, и мы не знали, по какой дороге они поехали.
– Вы ничего не умеете сделать. Если граф исполнил свое поручение в Утрехте, то выпросит свободу тому, кто не должен быть здесь.
– Отцу красавицы Марии, – сказал Фрокар.
– А разве у вас не все кончено с ней? – спросил Вальсон.
– Еще и не начиналось, – угрюмо проговорил Перолио.
– Это удивительно. Вы, капитан, всегда действовали быстро.
– Здесь надобно быть осторожным.
– Не понимаю… – промычал англичанин, знавший многие похождения своего начальника.
– Я хотел раз двадцать покончить все это, – продолжал Перолио. – Фрокар подделал мне ключ к ее спальне, но и это понапрасну. Комната Марии пуста, потому что она спит теперь у матери. Что же мне делать? Поднять шум на весь город?
– Немного больше шума или меньше… не все ли равно? – заметил хладнокровный лейтенант.
– Не советую тебе шуметь здесь, – сказал Фрокар, – если не хочешь, чтобы стража города проглотила тебя живого.
– Тебя можно проглотить, – отвечал Вальсон, – а мной подавятся.
– Нет, они готовы будут съесть всю Черную Шайку, вместе с нашим знаменитым капитаном, – возразил монах. – Ты иностранец, Вальсон, и не знаешь здешних обычаев. Мещане кажутся смирными, добрыми и не вмешиваются в ссоры вельмож, в драки солдат, но чуть кто дотронется до их привилегий, до их семейств, они явятся разъяренными львами, так что ты их и не узнаешь. Они не очень жалуют начальника Черной Шайки, но если узнают, что он оскорбил дочь уважаемого гражданина, то удочки и трески забудут свою вражду, соединятся вместе и будут травить нас, как диких зверей.
– Черная Шайка проучит их, – сказал Вальсон, – с ней не легко сладить.
– Ты забыл здешние каналы и болота; нас загонят в какую-нибудь трущобу и утопят.
– Он прав, – заметил Перолио. – Здесь не любят иностранцев, а меня ненавидят вельможи и друзья бурграфа. Я знаю, что при первом случае все восстанут на меня, и хоть я дорого продам свою жизнь, и мои храбрецы тоже, но все-таки надо быть безумным, чтобы дразнить этих фламандских медведей, которые, пожалуй, выгонят нас из своих болот, прежде чем мы обберем их хорошенько.
– Именно, капитан! – вскричал Фрокар.
– Притом, – прибавил англичанин, – здесь нет недостатка в веселых женщинах, и я удивляюсь, что вы привязались к этой белокурой плаксе. Стоит ли она южных красавиц! Вот каких женщин я люблю!
– Ты любишь женщин, которые не сопротивляются, и совершенно прав; но я и в любви как на войне, люблю препятствия, которые усиливают мои страсти. Этот белокурый ребенок возбудил во мне совершенно новое чувство, какого я еще не испытывал, и за обладание ею я готов отдать тело и душу. Она будет моей, Вальсон, волей или неволей, силой или хитростью. Но прежде надобно употребить хитрость и терпение… потом прибегнем к силе.
– Я вам предлагал еще одно средство, – сказал Фрокар, – помните, я говорил о таинственном напитке?
– Если надо кого отравить, – заметил англичанин, – стоит обратиться к Фрокару.
– Совсем не отравить, – отвечал монах, – а сделать девочку нежной и страстной. На это есть средства. Притом этот эликсир совсем не моей работы; его делает одна колдунья.
