«Он – само искушение», – думала она. Их постоянное дружеское общение не позволяло забыть проведенную вместе ночь. Более того, взрыв страсти, всепоглощающее желание, которые Габриель заставил ее испытать в ту ночь, захватили ее. Она просыпалась в темноте ночи вся в поту, страстно желая его. Ее груди отвердели от возбуждения. Даже прикосновение простыни отзывалось болью в поднявшихся чувствительных сосках. Дженни знала, что Габриель рядом, в квартире на четвертом этаже, и стоит ей подняться на крышу, она, возможно, найдет его там. От этой мысли искушение становилось еще сильнее.
Что, если пойти на крышу и посмотреть издали, там ли он. Если Габриель там, она увидит в темноте мерцание тонкой сигары, и потом, когда он заметит ее, блеснет белозубая, обольстительная, приглашающая улыбка. В теплой летней ночи прозвучит его хрипловатый шепот «cara». Габриель, несомненно, курит на крыше, прислонившись к парапету, ждет ее, уверенный, что она придет, готовый для любви. Его улыбка станет широкой, уверенной, самодовольной. Эта мысль всегда останавливала ее, не позволяла совершить необдуманный поступок. Сейчас между ними шла скрытая борьба: сможет ли она устоять перед искушением или уступит его страстному желанию и упадет в его объятия.
Она ни разу не поднялась на крышу, но и не смогла отогнать мысли о Габриеле.
Несколько кварталов они прошли в молчании. Грустно вздохнув, Дженни отбросила воспоминания и вернулась к действительности.
– Что это? – Дженни остановилась у двери, перед которой стояла детская кроватка ажурного плетения.
– «Нью-Йоркский приют». Женщина, которая не в силах прокормить и воспитать своего ребенка, оставляет его здесь, – ответил Габриель.
– Прямо… на улице? – Дженни была потрясена.
Габриель подошел к ней и положил руку ей на плечо.
– За дверью день и ночь дежурит монахиня. Дженни непроизвольно подняла дверное кольцо, и оно упало с глухим стуком. Двери отворила старая, согбенная женщина в черном.
Ее маленькое личико было испещрено глубокими морщинами.
– Чем я могу помочь вам? – Она внимательно рассматривала Габриеля и малышей.
– Нет, нет, речь идет не о моих детях, – быстро ответила Дженни. Я всегда буду заботиться о них сама. Я хотела узнать, не приходила ли к вам женщина. Ее имя Виолетта Венти. Не искала ли она младенца, мальчика? – Ожидая ответ, она подошла поближе к Габриелю.
– Никакая женщина к нам не обращалась. Но однажды приходил мужчина. Несколько месяцев назад. – Монахиня задумалась. – Да, он спрашивал о младенце, хотя он точно не знал, девочка это или мальчик. Он назвал два имени. Кажется, одно из них было Венти. Но мы не смогли помочь ему. Мы почти никогда не знаем, кто наши питомцы. Их имена нам неизвестны. В это трудное время многие женщины и девушки покинули свой родной дом, своих матерей. Они одиноки в этом огромном городе, живут в бедности. Здесь не задают вопросов. Каждая мать, которая приняла страшное решение оставить своего ребенка и больше никогда в жизни не увидеть его, может принести его ночью. Она знает, что мы будем хорошо заботиться о ее ребенке. Как видите, я ничем не смогла помочь тому мужчине. Он больше не приходил. Вы можете рассказать мне, дорогая, если хотите, почему вы спрашиваете об этом?
– Если этот мужчина упоминал имя Венти, то значит, его сын у нас, – Дженни смотрела на Эллиса с любовью. Она рассказала монахине историю рождения малютки, продиктовала ей свои имя и адрес. На всякий случай Дженни попросила записать и будущее место жительства – Новая Швеция, штат Айова, и обещала наведываться в приют до отъезда из Нью-Йорка.
– Вы чудесная пара, делаете богоугодное дело, выполняете за нас нашу работу. Я вижу, вы любите несчастного малютку как своего собственного ребенка. – Старушка ласково улыбнулась Ингри. – Вы будете счастливы. Да благословит Бог ваш союз.
Габриель поймал взгляд Дженни. На его губах играла улыбка. Она улыбнулась в ответ, смущенная тем, что ввела в заблуждение монахиню. Ей не нравилось лгать. Даже свое молчание она считала ложью.
– Хорошо, мои дорогие, если мужчина будет интересоваться маленьким Венти, я пошлю его к вам.
В молчании Дженни и Габриель отправились дальше.
– Эй, милая Дженни, вернись ко мне. О чем ты так глубоко задумалась? – Он обнял ее за плечи.
– Я не хочу ехать на Кони-Айленд. Я не хочу разлучаться с малышами и оставлять их с Софией и Медеей.
– Значит, так? О'кей, я все понимаю, – сказал он, нежно улыбаясь. Ее забота о детях покорила его еще больше. – Хорошо, мы возьмем их с собой. И Медею тоже, а?
– Правда, Габриель? Как мило с твоей стороны, но если мы уедем в субботу вечером, мы пропустим воскресные «голубиные игры». – Она взяла его под руку.
– Твой любимый спорт, а? Брось разыгрывать меня, Дженни! У меня более серьезные намерения.
– У меня тоже. Я говорю совершенно серьезно. Хочу попытаться вытащить Рокко из его комнаты. На первый раз хотя бы недалеко, на крышу, к его любимым голубям. Кривой Джек собирается выпустить своего громадного голубя Гу. Возможно, это заинтересует Рокко. Ты не будешь против поехать на Кони-Айленд на следующей неделе?
Габриель ничего не ответил, но нахмурился. Он вздыхал, пожимал плечами, раздумывая, как поступить. Он не хотел ждать еще неделю. Он горел желанием заманить ее в романтический уголок и там сделать ей предложение. Черт побери, он, конечно, может спросить ее, хочет ли она выйти за него замуж, прямо сейчас, и покончить с этим, решил он. Но тут Ингри увидела женщину, торгующую на углу лимонадом.
– Пить, Гейб, пить – потребовала она, показывая пальчиком на продавщицу и колотя по груди Габриеля пятками. Забеспокоился проголодавшийся Эллис и заплакал, засунув в рот палец. Дженни заворковала над ним, пытаясь успокоить, и посадила на плечо, надеясь, что его отвлечет суматоха на улице.
– Пожалуйста, идем быстрее, не то дети поднимут страшный шум, – она ускорила шаги.
– Дженни, послушай. Я хочу спросить тебя кое о чем. Я не могу ждать еще целую неделю… – Габриель схватил Ингри за ножки, чтобы она не упала, – …поэтому я спрашиваю сейчас, хочешь ли ты…
