поняла, что наполнившее ее чувство было надеждой.
Анна подняла голову, чтобы посмотреть на него. И когда Джош увидел ее глаза, то наклонился, чтобы поцеловать ее, его рот приблизился к ее губам непринужденно и естественно, и это его удивило. Он не знал, что может случиться, сможет ли Анна принять его любовь и не быть отброшенной в прошлое. Если бы она преодолела это препятствие, то могла бы...
Но мускулы Анны напряглись и беззвучный крик сжал горло. Рот, накрывающий ее рот, душащий ее, крадущий ее у нее самой... Она вывернулась, вырвалась из объятий Джоша и отступила назад, сжав зубы, чтобы не закричать. Она так ужасно дрожала; что едва держалась на ногах. Она смотрела вниз, на палубу, не в силах поднять глаза на Джоша.
– Слишком поздно, – слова как бы вырывались с трудом. – Извини, Джош, извини, слишком поздно. – Он обнял ее, она пугливо отстранилась, чувствуя угрызения совести. – О, Боже, почему я не могу избавиться от этого?
– Ты сможешь, – твердо сказал Джош, хотя был полон сомнений и впервые отчаяние начало овладевать им. Но он не позволил Анне заметить это. Голос его остался твердым, его рука, державшая ее, не дрогнула, Джош не стал обращать внимание на то, что она отстраняется от него, и повел ее обратно на кресло с сиденьем для двоих. – Ты сможешь, потому что мы сделаем так, что это случится. Речь идет не только о наших любовных отношениях, а гораздо больше; на карту поставлена наша жизнь, жизнь, которую мы будем создавать вместе. Я хочу, чтобы мы поженились, чтобы у нас были дети и что-то более прочное, чем было у нас обоих когда-либо. А за это стоит бороться.
– Нам нужно было встретиться, когда нам было по десять лет, – серьезно сказала она. – Мы бы выросли вместе и ничто не стояло бы между нами.
– Ничто и сейчас не стоит между нами, с чем мы не смогли бы справиться, – спокойно ответил Джош. – Послушай меня. Перестань быть вечно анализирующим адвокатом и женщиной, которая полагается на свой ум, доверься своим эмоциям и только слушай. Я люблю тебя, Анна. Люблю такой, какая ты есть и какой была, за то, что ты делаешь сейчас и за то, что случилось с тобой много лет назад. Я люблю в тебе все, а не только самое красивое или самое приятное. – Он приложил ладонь к ее щеке. – Дорогая, любимая Анна. Я так много хотел бы сделать для тебя. Но я хочу, чтобы ты что-то сделала и для меня тоже. Я хочу, чтобы мы стали друг для друга тем, чем мы всегда думали быть, оставаясь в одиночестве. Мы достаточно долго были одиноки: ты была занята бегством от прошлого, а я задержался в нем, теперь мы должны с этим покончить. Мы собираемся начать совместную жизнь, а жизнь – это не место и не время – это не юридическая фирма и не квартира, охраняемая швейцаром, или тысячелетняя история – это кто-то или более, чем кто-то, целая семья, если нам повезло встретиться и найти место, чтобы свить гнездо. Это кто-то всегда встречающий нас с распростертыми объятиями. Это дверь, которая всегда для нас открыта. Я хочу все это получить от тебя. И хочу дать все это тебе, чтобы тебе не пришлось снова запирать двери в своей душе.
Анна сосредоточилась на его голосе, таком проникновенном и очень близком. Сначала она цеплялась к каждому слову, потом слова стали сливаться и обволакивать, ее, как музыка оркестра, проникающая в душу каждого слушателя. Они стали частью ее души, проходя сквозь нее. Она ожила от теплоты и размеренности его голоса, от постоянного прикосновения его руки к лицу, она закрыла глаза и стала слушать.
– Есть многое, что я хотел бы сделать вместе с тобой, – продолжал он. – Места, которые мы должны увидеть вместе, даже если мы их уже видели по отдельности; книги, что мы прочтем вместе; пьесы, которые увидим; люди, с которыми мы познакомимся. Мы вместе закончим дом в Тамараке и будем проводить там много времени. Будем ходить по нашим любимым тропам в горах и откроем новые вместе; мы будем кататься на лыжах, на велосипедах, ходить под парусом; я никогда не занимался рыбной ловлей, но, наверное, мы могли бы и этим заняться. Начнем прямо сейчас, нам так много нужно сделать. – Он продолжал говорить, понизив голос до шепота, рассказывая о доме, который будет у них в Лос-Анджелесе, о саде и доме, которые они устроят вместе в Тамараке; о часах, которые будут проводить вместе. Он говорил об их такой разной работе, которая всегда будет заполнять большую часть их жизни, о красотах и чудесах мира. – И мы разделим все это. До сих пор я ни с кем не хотел делиться всем этим, но с этой минуты я не могу думать ни о чем, что мог бы испытать один.
Как бы случайно, он обнял ее одной рукой. Он стал немного растягивать слова, которые произносил теплым и обволакивающим голосом, и даже не задумавшись, не открывая глаз, Анна устроилась в его объятиях, не отстраняясь от него.
– Я хочу, чтобы в ближайшее время мы совершили одно путешествие, из Женевы до Парижа, – сказал Джош. Теперь его голос был мечтательным, и Анна почувствовала, что стала частью его мечты. – Сразу после Женевы мы поедем через ряд красивейших каньонов на краю Юрской горной гряды. Можно сделать это в хорошую погоду, а можно подождать, пока будет метель. Тогда это просто сон: облака кружатся вокруг нас, поднимаясь из глубин каньонов, и все вокруг, в том числе горы, кажется волшебно серебристым и черным, плавая в тумане.
Он сделал паузу. Вокруг была тишина. Их яхта была похожа на мягко освещенную комнату в безбрежной темноте пустыни и Нила. Созвездия неярких звезд мерцали в небе, подернутом дымкой; луна повисла над городом, как будто ее зацепил минарет. Анна уютно устроилась в надежном кольце рук Джоша. Потом она почувствовала, как его длинные пальцы ласкают ее волосы и лицо, сначала осторожно, потом более решительно. Она открыла глаза, потом снова закрыла их и отдалась этим равномерным, медленным поглаживаниям, как ласке теплого дождя.
– Потом дорога идет вверх, – говорил Джош ровным тихим голосом, который, казалось, исходил от его теплых пальцев, – и мы поедем через край виноградников, невысокие округлые холмы, темно-зеленые оттенки переходят в светло-зеленые, а потом голубовато-серые на горизонте, с небольшими домиками, разбросанными повсюду, как перья белых птиц, присевших отдохнуть среди полей.
Анна видела все это своим внутренним взором. Она чувствовала безмятежность тех мест, как чувствовала покой того места, где они сейчас сидели: небольшая частная яхта, спокойный Нил под ними, сонный город на берегу. И Джош, надежный и заботливый, крепко прижимающий ее к себе, его рука легонько ласкает ее лоб, нежную кожу у глаз, ее высокие скулы и небольшую выемку пониже и длинную линию ее шеи. От кончиков его пальцев тепло распространяется по всему телу, как вино и мед; она чувствовала томление и удовольствие.
Он говорил о других местах, и Анна видела сцены, которые он описывал. Она как бы ощущала грубые камни древних памятников, вдыхала аромат дикого тимьяна, мяты и орегано, чувствовала, как печет голову солнце, когда они идут вместе по полям, полным полевых цветов, которые склоняются перед ними. Они были так близки в этом видении, и мир обрушился на них таким сокрушительным великолепием, и Анна почувствовала, что открыта ему. Картины, звуки и запахи Египта уже захватившие ее, сочетались теперь с видениями других мест, и она ощутила прилив жажды жизни. Женщина вспомнила такое же чувство, которое испытала во время их похода на озеро, но это больше, гораздо больше. Она почувствовала себя открытой всему, что ей еще предстояло познать. И поняла, что открылась и для Джоша, желая узнать о нем больше, чем знала до сих пор.
