пулемет.
Уборная находилась на небольшом грязном поле позади конюшни для офицерских лошадей и одиноко торчавшей стены старого здания, покрытой щербинами и заросшей мхом. Весть о предстоящей схватке разнеслась очень быстро. На огражденном забором участке уже собралось не менее полуроты любопытных солдат; слышались шутки, смех, многие похлопывали себя рука ми по бедрам, чтобы согреться. Кразевский стоял в окружении трех солдат, накинув на плечи одеяло. Среди них был и Тукела — родом, как и Кразевский, из Индианы, — который с видом знатока давал ему какие-то наставления, производя руками короткие, быстрые финты. Кразевский, казалось, не обращал на него никакого внимания. Окруженный своими друзьями, он чувствовал себя вполне уверенно. Заметив приближавшегося Дэмона, он раскатисто засмеялся и заметил:
— Ага… А я уж подумал, что ты не появишься.
— Если я говорю, что намерен что-то сделать, Кразевский, ты можешь держать пари на трехмесячное содержание, что я сделаю это.
— Но ты говорил, что придешь сюда без нашивок.
— Потерпи, — резко ответил Дэмон. Он снял рубашку и передал ее Девлину. Плечи и спину освежил холодный ветер. Но это ничего: через минуту-две он хорошо согреется. — Ну что ж, — сказал Сэм, обращаясь к окружающим, — встаньте пошире, освободите нам место.
Гул голосов быстро смолк, подталкиваемые Девлином солдаты попятились назад, освободив у стены овальную площадку. Кразевский стянул с плеч одеяло, Тукела сразу же подхватил его и повесил на руку. Дэмон занял место в центре площадки, не бил тревоги, посматривая на выпуклую грудь и крепкие бицепсы Кразевского. В толпе что-то сказали, но слова не дошли до сознания Дэмона, он слышал только голос. Кразевский был здоров, как бык, но, по-видимому, малоподвижен. Медленно перемещаясь вокруг Дэмона, он держал руки ниже пояса, скорее как борец, а не как боксер; его глаза настороженно прищурились. «Пусть он начнет первым, — подумал Дэмон, — я дам ему возможность подойти ко мне».
— Ну, чего же ты? — насмешливо спросил Дэмон. — Ждешь, когда кто-нибудь поможет тебе?
Кразевский крепко выругался и двинулся на Дэмона, замахнувшись правой рукой. Дэмон уклонился вправо, а левой рукой ударил Кразевского по лицу; нырнув под правую руку Кразевского, он нанес ему еще один удар правой и быстро отскочил в сторону. В толпе солдат послышались приглушенные восклицания. У Кразевского пошла из носа кровь, в широко открытых глазах вспыхнули удивление и ярость. Он снова стремительно ринулся на Дэмона, замахиваясь обеими руками. Дэмон принял удар правой руки Кразевского плечом, а своей правой ударил его по глазу, потом еще раз по лицу, затем отскочил, пригнулся и быстро нанес Кразевскому подряд три удара в область живота. Однако Кразевский был настолько крепок, что ударами в корпус трудно было добиться чего-нибудь. Надо бить по глазам, чтобы ослепить его, оглушить, сделать уязвимым.
Уклоняясь от следующего стремительного нападения Кразевского, Дэмон поскользнулся, упал на руки, но быстро поднялся.
В этот момент Кразевский ударил его коленом в грудь. Выпрямляясь Дэмон увидел совсем рядом перед собой окровавленное лицо противника, затем почувствовал сильный удар по голове, от которого повернулся почти кругом. Дэмон инстинктивно отскочил влево. В голове звенело. Он снова поскользнулся — земля была мокрая — и получил еще один удар по скуле; в шее что-то хрустнуло, как сухая ветка. Поднимаясь, Дэмон успел ударить Кразевского в глаз. Кразевский навалился на Дэмона всем телом, крепко обхватил его руками, и, как борец, начал разворачивать противника на спину.
— Отпусти его, ты, собака! — раздался выкрик Девлина, но его заглушили другие голоса:
— Нет, нет, пусть продолжают, не мешайте…
Дэмон дышал с трудом, его голова словно отделилась от туловища и как бы поплыла в каком-то болезненном тумане. Кразевский обладал страшной силищей. Надо было что-то предпринять, и очень быстро. Сэм нанес Кразевскому несколько ударов по туловищу, но тот как бы и не почувствовал их. Не выпуская один другого, они перекатывались по грязи. Действуя ногами, Дэмон ловил подходящий момент, чтобы воспользоваться ими как рычагами и освободиться от захвата сильных рук Кразевского. «Ну, ну, Стив!» — раздался голос Тукелы. Кразевский резко поднял голову, и Дэмон сообразил, что лицо противника открыто для удара. Захватив своей ногой ногу Кразевского, он руками, как кошка, вцепился в его лицо. Противник завопил от боли и отпрянул назад. Дэмон ударил пяткой по ноге Кразевского и, собрав все силы, рванулся из-под него в сторону. Хватка Кразевского несколько ослабла, Дэмон рванулся еще сильнее и, освободившись, моментально вскочил на ноги. Окровавленный, покрытый желтой грязью, Кразевский тоже начал подниматься, но Дэмон ринулся на него и нанес несколько сильнейших ударов. Покачнувшись, Кразевский медленно опустился на колени и руки, явно ошеломленный силой ударов. Он несколько раз энергично покрутил головой, чтобы прояснить сознание, но это не помогло. Дэмон понял, что одержал победу.
— Ну что, Кразевский, — спросил он, с трудом переводя дыхание, — этого довольно с тебя?
На четвереньках, покачиваясь, словно оглушенный, Кразевский смотрел на Дэмона мутными глазами.
— Вставай, Стив! — крикнул Тукела, но Кразевский не услышал его.
— Довольно с тебя? — повторил Дэмон, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее.
Не сводя с Дэмона взгляда, Кразевский молча кивнул в знак согласия.
— Ну вот, — продолжал Сэм, подходя к нему и нагибаясь, — если ты и теперь не сможешь нести пулемет «шоша», то придешь ко мне и скажешь об этом. Тогда я дам его кому-нибудь другому. Понял?
Приблизившись, солдаты с интересом наблюдали за ними, не произнося ни слова. Они как бы стыдились теперь охватившего их несколько минут назад лихорадочного возбуждения. Рейбайрн улыбался своей широкой заразительной улыбкой. Кразевский начал медленно подниматься на ноги.
— Ну, пошли ужинать, — предложил Дэмон. Дыхание его стало ровным, в голове больше не стучало. — Пошли, Дев, мне надо смыть с себя всю эту кровь и грязь.
Странная местность. Несколько голых низкорослых деревьев, разрушенная каменная стена фермерского домика в форме верблюжьего горба и сотни причудливо наклонившихся столбов с висящей на них спутанной ржавой колючей проволокой. И так кругом, насколько видит глаз; правда, видеть можно было но так уж далеко. Ночью все выглядело унылым и холодным. То, что их вытащили из Друамона и перебросили в эти древние окопы, где целую неделю только холод, дожди, и больше ничего, ровным счетом ничего, представлялось Рейбайрну глупейшей и бессмысленнейшей прихотью начальства. В первые ночи случалось, что шевелились кусты и кто-то, крадучись, пробирался вперед. Тогда ночной воздух вздрагивал от выстрелов, объявлялась тренога, потом офицеры и сержанты обменивались взаимными обвинениями и гневными упреками. Однажды противник совершил побег на окопы в секторе второго батальона и два солдата были убиты, а Джонсона из второй роты ранил свой же пулеметчик, который принял возвращавшийся патруль за солдат противника. Но на этом нее и кончилось. Кусты и люди вернулись в свое прежнее безжизненное состояние, дни и ночи проходили в нарядах в караул и на работу, а фронт впереди и на флангах спал, как огромный, грязный, избитый зверь, измученный потерей крови за прошедшие два года, озлобленный, наполовину окоченевший.
— Образец совершеннейшей глупости, — пробормотал Рейбайрн вслух. Он лежал в воронке от снаряда приблизительно в тридцати футах впереди окопа. На нем были солдатские сапоги я шинель. После двух часов лежания здесь ты чувствовал себя самым несчастным человеком в мире. Воронка была наполовину заполнена ледяной водой. Пристроившись кое-как на отлогом спуске воронки, упершись локтями и задрав ноги вверх, он едва удерживался от того, чтобы не скатиться в воду. Но как только мышцы расслаблялись, тело его медленно сползало и он оказывался в воде. Ему казалось, что на ногах у него не сапоги, а холодные железные трубы, он был явно простужен, мучительно болела голова.
— Я пошел в армию не для того, чтобы лежать в грязной яме как боров, и всю ночь глазеть на колючую проволоку, — бормотал он. — Черт меня возьми, если я знал, что придется вот так торчать здесь?!
В первые ночи собственный голос пугал его, но теперь он привык разговаривать сам с собой вслух. Это помогало скоротать время, когда он подолгу смотрел на призрачную землю, где французы и немцы
