убивали один другого свистящими «чемоданами». Лейтенант Хэррис назвал это место Верденом. «Самая большая битва которую знало человечество». По тому, как здесь сейчас, этого, пожалуй, не скажешь. Позавчера Дэмон говорил, что главные сражения идут теперь во Фландрии, где-то к северу отсюда. «Тогда какого же черта мы не идем туда и но вступаем там в бой?» — поинтересовался Рейбайрн, «Потому что сначала надо научиться, как быть убитым, — ответил Дэмон, — а тогда уже будем и наступать». Услышав эти слова, солдаты взвода рассмеялись нервным смехом. Рейбайрн шмыгнул носом. Ему не нравится такой разговор и никогда не понравится. «Пусть лучше эти фрицы и гансы научатся сами, как быть убитыми, а со мной этого не случится. Никогда…»
Высоко в небо, чуть правее от него, взмыла вверх желтая ракета и лениво поползла вниз, описывая дугу; где-то под ней настойчиво застрекотал пулемет. Потом снова наступила темнота и тишина. «Даю голову на отсечение, там нет ни одного паршивого фрица», — пробормотал Рейбайрн, и его слабенький, никому не предназначенный голос сразу же затерялся в этой мрачной вечности холода и ожидания. Он глубоко вздохнул: «Ей-богу, я мог бы встать, швырнуть эту винтовку и спокойненько дойти до самого Берлина…»
Где-то еще дальше справа небо осветила новая ракета, и опять застрекотал пулемет. Рейбайрн шмыгнул носом я выругался. «Никаких немцев там нет. Какой-нибудь выживший из ума старый моряк взял нагруженную ракетами тачку, бочку из-под масла, старый шомпол и таскается с ними по окопам. Через каждые несколько сот ярдов этот идиот останавливается, выстреливает ракету, ударяет несколько раз шомполом по бочке и тащится дальше. Представление, рассчитанное на дурачков… Немцы только на такое и способны. Если это называется войной, тогда не удивительно, что коротышка Наполеон так преуспевал в свое время».
Рейбайрн чихнул так сильно, что с размаха ударился носом о свой кулак. Начало невыносимо зудеть на груди, но почесаться было невозможно — мешал противогаз. В следующий момент он почувствовал укус под левой мышкой. «Сволочные вши… Из всех неприятностей войны эта самая досадная и самая неприятная». Рейбайрну вспомнился сержант на вербовочном пункте в Буне, парень с широченной улыбкой… Такая улыбка характерна для мошенников в конторах по регистрации земельных сделок. Но в то время Рейбайрн был слишком наивен, чтобы понять, что означала эта улыбка. Обращаясь к рекрутам, сержант спросил тогда: «Кто из вас лучше всех стреляет?» Кто-то, кажется, Энди Энзор, показал на него, Рейбайрна, и сказал: «Вот он». «Это правда, Реб?» — спросил сержант. «Конечно, правда», — ответил Рейбайрн, не подумав. «Ну прямо как по заказу, — сказал улыбающийся сержант, дружески положив ему на плечо свою сильную руку. — Нам нужны такие ребята, которые могут в темноте попасть в глаз прыгающей белке, которые дерутся, как дикие кошки, и которые не боятся самого черта с рогами. Что ты скажешь на это, Реб? Ты относишь себя к таким?» А что можно было ответить на такой вопрос, кроме: «Конечно, черт возьми!» В результате Рейбайрн не успел и глазом моргнуть, как стал солдатом, а этого Энди не взяли, потому что у него какой-то непорядок в легких…
Рейбайрн тяжело вздохнул и вытер нос рукавом шинели. Все эти разговоры об уничтожении целых батальонов фрицев — сплошная чепуха. Вместо всего этого он работает до изнеможения, словно негр, который переносит всякие дурацкие вещи с одного проклятого места на другое. А теперь он лежит вот здесь, в этой вонючей яме с ледяной водой, и глазеет на эту чертову местность, непригодную даже для того, чтобы пасти на ней свиней, в то время как остальные ребята из его части спят часами в блиндажах. Этого вполне достаточно, чтобы повалиться на землю и разреветься, как истеричный ребенок… Жалость к себе и сонливость охватили его, он медленно опустил голову на руки и постарался избрать наиболее удобное положение. У него не было даже возможности поспать хотя бы с одной из этих страстных француженок. Генерал Першинг наложил запрет на подобные дела, и военная полиция охраняла француженок как каких-то королев…
Постепенно Рейбайрн задремал.
Проснулся он в паническом страхе. Кто-то тяжело навалился на него всем своим телом. Какой-то сильный человек рывком перевернул его на спину, прижал к земле и схватил рукой за горло. В другой руке напавшего блеснуло лезвие ножа. Откуда он взялся? Это было совершенно невероятно. От изумления и испуга Рейбайрн не мог вымолвить ни одного слова. В этот последний миг жизни на земле он хотел только одного: чтобы его пощадили… Надо попросить пощады, произнести какое-то подходящее для такого случая слово… Но какое? Он никак не мог вспомнить. Он вообще все забыл. «Набег на траншеи», — подумал он в ужасе. Его убьют. Но это же несправедливо! Неумолимое приближение вечности буквально сковало его. Нож метнулся вниз, и Рейбайрн почувствовал сильный удар кулаком в грудь. Вместе с ударом к нему вернулось дыхание и голос.
— Ох-ох-ох! — закричал он.
— Kafferhaz![5] — произнес напавший.
Никакой боли Рейбайрн, однако, не ощутил, а в следующий момент на фоне ночного неба он увидел гладкую каску и смятую противогазную сумку у самого горла напавшего на него человека Теперь он понял, кто это.
— Сержант… — выдавил Рейбайрн, задыхаясь.
— Камерад, — начал фальшивым голосом Дэмон. — Ну что, сдаешься, Рейбайрн? — Он поднял руку вверх, как бы замахиваясь ножом. — Сдаешься, да?
— Сержант, ты напугал меня…
— Напугал, говоришь… — Дэмон опустил руку с ножом и разжал пальцы, сдавливавшие горло Рейбайрна. — Ты убит, — сказал он — Понимаешь, убит! Ты лежишь мертвый в этой вонючей яме а немцы свободно идут туда и устраивают нам резню, нападают на спящих. Как тебе это нравится, Рейбайрн? Отлично получается, не правда ли? — После короткой паузы Дэмон продолжал с презрением: — Ты не солдат, а самый последний слюнтяй.
— Сержант… — Дэмон уже не давил на Рейбайрна, но тот все еще не оправился от испуга и не мог пошевелить даже пальцем. Он испытывал чувство вины, страха, негодования и обиды, но вместе с тем радовался, что это была шутка, что все-таки он остался жив. — Сержант, — продолжал он виноватым голосом, — очень холодно и я замерз…
— Замерз, бедненький, — иронически перебил его Дэмон, вкладывая нож в ножны. Звук трения металла о металл произвел на Рейбайрна неприятнейшее впечатление, по всему его телу пробежала дрожь. — Конечно, раз замерз, то они отнесутся к тебе совсем по-другому. Единственное, что тебе нужно сделать в таком случае, это сказать им, что тебе холодно и ты замерз.
— Кому сказать, сержант?
— Немцам, конечно, дурак ты сопливый! Кому же еще, по-твоему? — Дэмон смачно выругался и с отвращением плюнул на землю.
Рейбайрн рассеянно потер щеку; ему показалось, что это не его щека, а чья-то еще, может быть, человека, который находится далеко-далеко от него. То место на груди, куда Дэмон ударил, ныло. Рейбайрна даже немного тошнило.
— Послушай, что это за фокусы? — спросил он обиженным тоном, но сразу же почувствовал, что говорит очень тихо и нерешительно. — Что это за манера будить человека?…
— Ты понимаешь, что натворил? — строго спросил Дэмон, ткнув Рейбайрна пальцем в ключицу. — Ты заснул на посту, да еще на передовой линии. Ты знаешь, что это значит?
— Сержант… очень уж долго тянется время…
— Да? Неужели так долго? Придется для тебя сделать его покороче.
— Это все вода виновата, — начал оправдываться Рейбайрн. — Когда у меня замерзли ноги… — На какой-то момент у него появилось непреодолимое желание рассмеяться, тут же вытесненное малодушным страхом. «Сон на боевом посту…» — пронеслось в его сознании.
— Тебе ведь известно, что за это полагается, не так ли?
— Думаю, известно, сержант.
— Он, видите ли, думает. А ты знаешь, что кое-кто с нетерпением ждет удобного случая, чтобы примерно наказать провинившегося. Тебя же сожгут у позорного столба.
— Виноват, сержант…
Рейбайрна охватило чувство раскаяния и страха; в голове пронеслись картины военного суда: сердитые, угрюмые и неумолимые лица позади стола, влажные серые стены тюрьмы и даже черный столб и
