высоким первым этажом, который торчал на углу, как бункер. Первоначальная широкая лужайка исчезла, и вместо нее были разбиты два маленьких садика. Тенистая растительность вскоре уступила место камням. Стеклянные входные двери больше не смотрели на улицу, здание потеряло свой гостеприимный вид. Восточное крыло, которое выходило на городскую среднюю школу, тоже было из массивного бетона. В конце 1970-х годов Грейс Ренциг вошла в библиотечный совет, лелея план высадить вдоль восточной стены виноградные лозы. Несколько лет спустя ее виноград потянулся по стене, но она продолжала оставаться в библиотечном совете лет двадцать.
Новая Публичная библиотека Спенсера была современной, но вот эффективность ее работы оставляла желать лучшего. В ней постоянно царил холод. Стеклянные стены выходили на север, и из них открывался прекрасный вид на улицу. Но зимой тепло в задней части библиотеки не задерживалось. Конструкция здания была открытой, в нем не было места для складских помещений. Не были предусмотрены служебные комнаты. Имелось всего пять электрических розеток. Мебель работы местных ремесленников была красивой, но непрактичной. Столы имели такие массивные ножки, что вы не могли придвинуть дополнительные стулья, не говоря уж о том, что сами стулья были из массивного дуба с черными ламинированными сиденьями и слишком тяжелы, чтобы их передвигать. Ковровое покрытие было оранжевым — кошмар в ночь на Хеллоуин.
Проще говоря, здание не годилось для такого города, как Спенсер. Работала библиотека всегда хорошо. Великолепное собрание книг, особенно для города такого размера, как наш, и руководители, которые всегда легко усваивали новые идеи и технологии. Энтузиазм, профессионализм и опытность всегда были на высшем уровне. Но после 1971 года все эти достоинства были втиснуты в неподходящее здание. Внешний вид не соответствовал окружающей обстановке. Внутреннее содержание здания было непрактично и не дышало дружелюбием. Вам не хотелось расслабиться и сидеть здесь. Тут было холодно во всех смыслах слова.
Мы начали переустройство — давайте назовем это процессом утепления — в мае 1989 года. Как раз в это время северо-западная Айова просыпается и окраска ее переходит от коричневой в зеленую. Газонам внезапно требуется стрижка, деревья на Гранд-авеню выбрасывают новую листву. На фермах из земли пробиваются ростки, и наконец вы видите результат труда, затраченного на подготовку техники, обработку земли и засевание ее. Погода становится теплой. Ребятишки вытаскивают велосипеды. А библиотека после примерно года планирования наконец была готова приступить к работе.
Первой стадией переустройства стала окраска голых бетонных стен. Мы решили оставить девятифутовые полки привинченными к стенам, так что Тони Джою, нашему маляру, чья жена Шарон работала в библиотеке, оставалось просто набросить полотнища на полки и прислонять к ним свою стремянку. Но едва он это сделал, как на лесенку вскарабкался Дьюи.
— Ладно, Дьюи, давай-ка слезай.
Дьюи не обратил на него внимания. Он уже провел в библиотеке более года, но никогда еще не разглядывал ее с высоты девяти футов. Это было открытием. Дьюи сошел с лесенки на верх пристенной полки и, сделав всего несколько шагов, стал недосягаем.
Тони передвинул лестницу. Дьюи снова снялся с места. Тони вскарабкался наверх, оперся локтем о книжную полку и уставился на этого упрямого кота.
— Это плохая идея, Дьюи. Я собираюсь красить стену, а ты будешь тереться о нее. Вики увидит синего кота, и знаешь, что за этим последует? Меня уволят. — Дьюи продолжал сверху разглядывать библиотеку. — Но тебя это не волнует, да? Ладно, я предупредил тебя. Вики!
— Я здесь.
— Ты это видишь?
— Ты хорошо сделал, что предупредил. С тебя снимается вся ответственность.
О Дьюи я не беспокоилась. Он был самый сознательный кот из всех, кого я знала. Он спрыгивал с полок, ни разу не оступившись. Он как-то прошелся боком вдоль стендов, как обычно делают кошки, и ни один из них не дрогнул. Я знала, что он может не только пройтись по полкам, не коснувшись влажной краски, но и в состоянии на цыпочках подняться по лестнице, не опрокинув банку с краской с самого верха. Куда больше я беспокоилась о Тони. Не так легко делить лесенку с королем библиотеки.
— Я уверена, что вы договоритесь! — крикнула ему я наверх.
— Использую все возможности, — отшутился Тони.
Через несколько дней Тони и Дьюи стали лучшими друзьями. Или, может быть, я должна сказать Тони и Дьюкстер, потому что он всегда так называл его. Тони считал, что Дьюи — слишком мягкое имя для такого мужественного кота. Ему казалось, что местные уличные коты собираются по ночам у окон детской библиотеки и насмехаются над его именем. Так что Тони решил, что настоящее имя Дьюи — Дюк, герцог, как у Джона Уэйна.
— Только самые близкие друзья могут звать его Дьюкстер, — объяснил Тони. Меня он всегда называл мадам Президент.
— Что вы думаете об этом оттенке красного цвета, мадам Президент? — мог спросить он меня, видя, как я иду по библиотеке.
— Вот уж не знаю. Мне он кажется розовым.
Но розовый цвет был нашим далеко не самым большим поводом для беспокойства. Внезапно выяснилось, что мы не можем согнать с верха пристенных полок нашего вежливого, хорошо воспитанного кота. Как-то Тони, обвел взглядом библиотеку и увидел Дьюи на верху пристенных полок в самом дальнем конце библиотеки. В то время Дьюи понял, какие изменения произошли в его жизни, — он может карабкаться на самый верх полок, стоит ему только захотеть. Он обходил библиотеку под самым потолком, и казалось, что наступит день, когда он вообще не захочет спускаться.
— Где Дьюи? — спрашивал каждый член генеалогического клуба, который собирался первую субботу каждого месяца, как и все клубы, которые собирались в библиотеке.
Наша Круглая комната была самым большим местом для собраний в городе, и обычно ее кто-то занимал. Члены клуба привыкли к общению с Дьюи. Это началось с того, что Дьюи вспрыгивал в центр стола в начале каждого заседания. Он обводил взглядом всех участников встречи, а потом подходил к каждому сидящему за столом, нюхал его руку или смотрел ему в лицо. Сделав полный круг, он выбирал одного из присутствующих и устраивался у него на коленях. О чем бы ни шла речь на заседании, Дьюи никогда не менял порядок своих действий. Единственным способом справиться с ним было выставить его и закрыть дверь.
На первых порах поведение Дьюи встречало сопротивление, особенно со стороны деловых и политических групп, которые часто заседали в Круглой комнате, но через несколько месяцев даже коммивояжеры стали считать Дьюи светлой личностью. Генеалогический клуб воспринимал его присутствие как игру, потому что каждый месяц Дьюи выбирал кого-то другого для времяпрепровождения. Члены клуба смеялись, и каждый уговаривал Дьюи перебраться к нему на колени, почти как дети в «час истории».
— В эти дни Дьюи занят другими делами, — объяснила я им. — С тех пор как Тони стал красить библиотеку, Дьюи изменил своим привычкам. Но не сомневаюсь, как только он поймет, что вы здесь…
И, словно услышав меня, Дьюи показался в дверях, вспрыгнул на стол и начал свой обход.
— Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится, — сказала я гостям, возвращаясь в главную часть библиотеки.
Никто ничего не сказал; все были заняты наблюдением за Дьюи.
— Это нечестно, Эстер, — услышала я голос одного из участников собрания, — должно быть, у тебя в кармане тунец.
Когда три недели спустя Тони кончил окраску, Дьюи было не узнать. Может, он вообразил себя настоящим герцогом, потому что отказался от привычки сидеть у кого-то на коленях и дремать. Он хотел заниматься исследованиями. И карабкаться. И самое главное — искать новые места, по которым можно лазить. Мы назвали этот этап его жизни этапом Эдмунда Хиллари в честь знаменитого восходителя на горы. Дьюи не хотел отказываться от восхождений, пока не достигнет вершины своего личного Эвереста, чего он добился месяц спустя.
— Дьюи сегодня утром показывался? — спросила я Одри Уиллер, которая работала на абонементе. — Он не пришел завтракать.
— Я его не видела.
