НА НОВОМ МЕСТЕ ПРИСНИСЬ, ЖЕНИХ, НЕВЕСТЕ!
В половине двенадцатого ночи Женя Семицветова сидела на высоком деревянном табурете посреди просторной деревенской горницы, одной рукой прикладывала к голове резиновую грелку со льдом, а другой прижимала к уху оживший мобильник. В мобильнике исходила любопытством подруга Маринка.
— Ну не молчи ж ты, Семицветова! Рассказывай. Как он тебя встретил? Как дом? Вы уже занимались любовью? Он тебе обрадовался?
— Марин, не трещи, я головой ударилась.
— О господи, сосуд скорби, как тебя угораздило?
— Я упала в обморок.
— От счастья?
— Нет! При виде открытого перелома.
— Чьего?!
— Андрею привезли терьера Гошу. У него открытый перелом задней правой лапы. Море крови и кость торчит. Я увидела и от неожиданности — бряк!
— А он чего? В смысле, Андрей?
— Ничего. Поднял, дал нашатыря, наклеил пластырь и выгнал из кабинета.
— Куда, на улицу?
— Почему на улицу? Домой к себе.
— А как же ты дошла, одна, после обморока?
— Тихомирова, тут идти три метра. От крыльца до крыльца, в одном и том же доме.
— У него коттедж, да?
— Ну, можешь назвать это коттеджем. Я бы выразилась короче: сруб.
— Романтично.
— Очень. Удобства во дворе. Сортир системы очко, правда, очень чистый.
— Бож-же мой…
— Ты бы, Тихомирова, дала дуба на месте, но я, по счастью, не ты.
— А душ?
— Баня есть. Но ее надо топить, а я не умею.
— Слушай, какой кошмар. А как же ты там будешь жить? Не будет же он топить баню каждый день?
— Научусь обливаться холодной водой. Тут у крыльца полная бочка.
— Экзотика — мама дорогая! Ну так вы занимались любовью?
— Когда?! Я уже в темноте добралась до этого несчастного Караула, меня провожала колонна гаишников, потом в придорожном кафе я в последний раз в жизни посетила настоящий туалет, а еще потом приехал простой сельский ветеринар Долгачев на «хаммере» и увез меня в темный лес. Я даже не знаю, где мы находимся, но по ощущениям — на горе.
— А что под горой?
— А под горой — река. Потом приехали хозяева сбитого терьера, я упала в обморок, меня выгнали, и вот я сижу в светелке… или это горница называется? Короче, сижу и страдаю. Спать хочу, из носа течет, а где таблетки, я не знаю, потому что Андрей куда-то унес мою сумку.
— А звери?
— Лесик — предатель, забрался на печку и дрыхнет на спине. А Матильда… судя по всему, ассистирует Андрею на операции.
— Как это?
— Она высказала живейшее сочувствие терьеру Гоше, села под стол и отказалась уходить. Долгачев ее оставил, а меня выгнал. Все, отчет закончен.
— Да прям! Ты дом осмотрела?
— Нет.
— Врешь!
— Хорошо, вру. Немножечко и не весь.
— Какой он?
— Ну… такой… очень деревянный.
— Потрясающее определение. Семицветова, книжек надо больше читать. Ты уже не подросток, словарь надо пополнять. Спальню его поискала?
— Нет!
— Врешь!
— Ну да, да, поискала, но только чтобы найти душ, а кроме того, я ее не нашла.
— То есть это как это?
— Так это. Тут нет никаких спален. Есть одна большая комната, в ней печь, диван, стол и табуретки, а в углу кухня.
— Гос-споди, куда тебя занесло-то… На керосинке, что ли, готовит?
— Почему? Нормальная плита, газовая, четыре конфорки, духовка, шланг идет в стенку… Да ты что думаешь, тут комната? Тут, Тихомирова, ЗАЛО! Полторы моих квартиры. Кухня отгорожена барной стоечкой, как в лучших домах. Диван икеевский. Телевизор… нет, вот телевизор паршивый. «Рубин».
— О, антиквариат! Но я не о том. Скажи, тебе ничего такого не попалось на глаза?
— Такого — какого?
— Ну… дамского?
— С какого перепугу?
— Я имею в виду, никаких признаков того, что в доме живет женщина…
— Марин, но ведь здесь живет мужчина?
— О господи, какая ж ты дура, Семицветова! Может, он с бабой в этом доме живет?!
— А! Поняла. Нет, если ты о разбросанных лифчиках и повисших на люстре трусиках — то нет. Такого нет. Правда, в прихожей есть лестница наверх, но там темно, и я боюсь.
— В прихожей! Это сени, темнота.
— Знаешь, у меня уже этот деревенский сленг в печенках сидит! Короче, как входишь — направо лестница, ведущая наверх.
— И ты туда…
— Не ходила! Все, он идет. Потом позвоню.
Женька бросила трубку на стол и постаралась принять независимый и естественный вид, в результате едва не свалившись с табурета.
Андрей вошел с охапкой березовых чурбаков. В ногах у него вертелась Матильда — продажная душонка — и преданно смотрела на нового повелителя. Лесик шевельнул хвостом в знак приветствия. Судя по всему, животным здесь понравилось, чего никак пока не могла сказать Женька.
Андрей быстро и ловко растопил печь, прикрыл заслонку и повернулся к ней. Во рту у Женьки немедленно пересохло. Перед ней стоял очень красивый мужчина, с которым ее связывали обжигающие воспоминания о бурном сексе, а за окном простиралась полночь — любая разволнуется! Андрей медленно провел ладонью по волосам, темным и волнистым.
— Мы так толком и не поздоровались…
Первой — и последней связной мыслью Женьки было: как хорошо, что она успела принять таблеточку. Влечение влечением, но любой мужик рано или поздно озвереет, если партнерша все время чихает и сморкается…
Он приблизился к ней и властно привлек к себе. Женька пискнула и соскользнула с табурета, торопливо обхватывая дрожащими руками крепкую шею Андрея.
Поцелуй был долгим и грешным, нежным и властным, парализующим волю и недвусмысленно
