Чего не скажешь о Лизе Волынской. Волков лежал на постели и смотрел на нее через приоткрытую дверь ванной. Раньше он всегда считал выражение «светится изнутри» просто фигурой речи, но сейчас…
Лиза, совершенно обнаженная, вертелась перед зеркалом, красила ресницы и что-то пела. Золотистые локоны вертелись вместе с ней. Мелодия у песни… ну, она, безусловно, была, но как-то не прочитывалась, зато создавала определенное — очень неплохое — настроение у слушающего. Собственно, птицы по утрам тоже обычно обходятся без всяких мелодий…
Волков тихо и счастливо вздохнул. Как бы там ни было, три дня счастья у него было. Целых три дня!
Целых три дня эта золотистая птичка принадлежала ему одному. Целых три дня он свято верил в то, что они будут жить долго и счастливо и не умрут вообще никогда. Это очень много — три дня счастья.
А теперь солнышко встало, пора умирать.
Это была просто старая дурацкая поговорка. Он услышал ее двенадцать лет назад, от человека по имени Фарт, и тогда она ему очень не понравилась. Как и сам человек по имени Фарт.
Когда люди занимаются профессией, опасной для жизни, они очень быстро учатся доверять не логике, а ощущениям. Иногда это спасает жизнь.
Капитан спецназа Георгий Волков легко, одним движением вскочил с постели. Лиза, вышедшая в этот момент из ванной, издала восхищенное «Вау!».
Элегантный красавец в черном костюме и белой рубахе с небрежно распахнутым воротом. Коротко стриженные русые волосы чуть вьются на висках. Серые глаза отливают сталью, и чуть изогнуты губы в насмешливой полуулыбке. Вероятно, именно такие мужчины в прошлые века стояли у штурвалов кораблей с черными парусами, скакали на могучих конях впереди отряда разношерстного сброда, завоевывая новые страны, и сами водружали себе на голову залитые кровью предшественника короны. Во всяком случае, Лиза отчетливо чувствовала, что ей очень ХОЧЕТСЯ оказаться перекинутой через плечо Волкова, и чтобы впереди не маячило ничего, определеннее отдельного замка. Или отдельной пещеры. Или сеновала… Какая разница, главное, чтобы плечо, через которое вы перекинуты, принадлежало ПРАВИЛЬНОМУ мужчине.
На секундочку она представила себе, КАК разозлится Волков, когда сегодняшний спектакль раскроется. Ей стало страшно и весело. Лиза потрясла головой и постаралась, чтобы голос ее звучал как можно более легкомысленно.
— Волков, ты устрашающе хорош. На тебя будут оглядываться даже кобылы, бегущие в заезде.
— Волынская, это настолько сомнительный комплимент, что я даже не обращаю на него внимания. Где ты только этого набралась, неужели в Англии?
— О, нет. Просто пришло в голову. Ты будишь во мне нездоровые… хотя нет, мы же выяснили… здоровые, но неприличные инстинкты.
— Может, ну его, этот ипподром?
— Не могу, у Эдика будет психотравма. Кроме того, я юная и легкомысленная нахалка, мне хочется похвастаться перед бомондом.
— А что это у тебя в руках, Красная Шапочка?
— Ты темнота, Волков. На скачки все дамы обязаны приходить в шляпках…
Тут следует оговориться, что на Лизе было одето… вернее, учитывая плотность прилегания ткани к телу, намотано нечто из алого шелка, в точности повторяющее все изгибы, выпуклости и впадины Лизиной стройной фигурки. Открытые плечи и якобы небрежно оборванный край юбки наводили на воспоминания о тех временах, когда в моде были голые плечи и постоянная готовность к любовным интригам. Короче говоря, в таком платье можно было ездить только под охраной и желательно — в карете.
Жестом фокусника Лиза взмахнула в воздухе алым облаком, с которого свешивались бордовые страусовые перья. Волков несколько оторопел. Шляпа сделала Лизу на несколько лет старше и неизмеримо загадочнее.
— Однако… Ты хоть предупреждай, Лизавета…
— Я хотела сделать тебе сюрприз. Еще один.
— Ой, господи… С твоими сюрпризами с ума сойдешь. Я ж тебя под руку взять не смогу, она на метр в стороны выдается…
— Волков! Даже не мечтай! Я все равно поеду в ней, и в машине тоже.
— Ты не поместишься! Давай ее на крышу привяжем?
— Дурак ты, Волков.
— Первый, я семнадцатый. Есть движение.
— Очень хорошо, семнадцатый, веди их. Дистанция пятьдесят. Остальным приготовиться…
Всю ночь Лесик вел себя, как полный псих. Он метался по квартире, а при встрече с зеркалом рычал нечто зловещее и маловразумительное. Соня с нежностью смотрела на его тощие ножки и думала: вот получит Лесик гонорар, она пойдет на рынок, купит деревенского мяса, курочку, наварит Лесику бульона, откормит его… Соня к Лесику испытывала, в сущности, абсолютно материнские чувства.
Под утро возбужденный донельзя Лесик заснул, как и засыпают перевозбудившиеся дети — мгновенно и крепко. Соня с нежностью отвела с вспотевшего Лесикова лба спутанные волосы — и решительно выключила будильник. Потом подумала — и вырубила телефон. О том, что Лесику может потребоваться ранний подъем, она как-то не подумала. В Сонином представлении, все артисты начинали работать часов в семь вечера, когда и положено ходить в театры. О существовании дневных и тем более утренних спектаклей Соня, как уроженка смоленского села Малые Утюжки, понятия не имела.
Над Москвой занимался рассвет четверга. Лесик спал. Рядом дремала Соня. Ей снились свиные отбивные и борщ, которые они с Лесиком сегодня вечером закажут в ресторане «Вертинский»…
Панк раскланялся с очередной смутно знакомой блондинкой и приветственно помахал рукой двум похмельным телеведущим, сосредоточенно уничтожающим содержимое бутылки «Курвуазье» в виповской ложе. Сам Панк был бодр, свеж и приятно взбудоражен. Он тяготел к веселым розыгрышам и милым приколам, а сегодняшний случай относился именно к этому разряду. Во всяком случае, за постановку взялись истинные профессионалы, так что спектакль стоило отсмотреть до конца.
Есть! Лизка Волынская появилась в ложе вместе со своим Волковым, и Панк с удовольствием отметил, что выглядит она просто прекрасно. Любовь облагораживает, кстати, это и к Волкову относится. Видный мужик, жаль, что простой охранник. Впрочем, Лизка упрямая, может, и уговорит своего занудного папеньку на морганатический брак…
Эдик Ракитин поднялся навстречу Лизе, больше чем обычно напоминая мокрую тряпку. Впрочем, довольно оживленную и вполне светскую тряпку — вон, ручку целует. У Волкова морда кирпичом, а сам Эдик старается не обращать на него внимания.
Панк отвернулся от прибывших и достал мобильный телефон. Пора звонить камикадзе Оршанскому. Он с легкостью узнает клиентку, потому что такой красной шляпы больше ни у кого на ипподроме нет, это точно.
Телефон не отвечал, ни мобильный, ни домашний. Панк удивился, но не обеспокоился. В конце концов, это всего лишь подстраховка. Фирма веников не вяжет…
Эдик что-то нудил, Лиза, по обыкновению, отвечала в стиле Винни-Пуха, Волков, вероятно, развлекался делением окружающего пространства на сектора, а с противоположной трибуны уже спешила Лялька Бескозыркина, сопровождаемая своим верным мужем Петечкой Збарским. Лиза мысленно показала Ляльке язык.
Выйдя замуж за Петечку Збарского и родив ему сына Васю, Лялька — к удивлению знавших ее людей — имидж менять не стала, оставшись платиновой блондинкой, и сейчас ее роскошная грива развевалась по ветру, а Петечка, покорно тащившийся в хвосте, уворачивался от своенравных локонов своей обожаемой супруги. Одета Лялька была в эффектно-лиловое нечто плюс гранатовый гарнитур, малиновые туфли на высоченном каблуке дополняли облик женщины-вамп. Приблизившись к Лизе на расстояние вопля, Лялька его и издала:
