— Как вы думаете, сколько человек содержит американская дивизия?
Я с некоторым недоумением ответил:
— Точно не знаю, но, думаю, вероятно, 18–19 тыс.
— Правильно, — еще громче захохотал Черчилль, — если считать только бойцов… А если считать и весь обслуживающий персонал, то 50 тыс.!
Я невольно ахнул.
— Как 50 тыс.?
— А так, 50 тыс.! — еще раз воскликнул Черчилль и затем с явным сарказмом в голосе начал считать. — Чего только нет в американской дивизии!.. Ну, конечно, транспорт, медицинская служба, интендантство и пр. Это все в порядке вещей. Но дальше!.. Два батальона прачек, один батальон стерилизаторов молока, один батальон парикмахеров, один батальон развлекателей, один батальон портных, один батальон сапожников… Ха-ха-ха!.. Мы бросили в Северную Африку почти полмиллиона войск, а всего-то навсего это составляет 10–11 дивизий.
Черчилль еще раз рассмеялся и прибавил:
— Мы, англичане, в этом отношении плохи, но американцы еще хуже».
Разговор с премьером меня окончательно убедил, что на второй фронт в Северной Франции весной 1943 г. рассчитывать не приходится. Однако у меня еще теплилась маленькая надежда, что, может быть, он будет открыт в августе — сентябре. Для этого надо было как следует встряхнуть англичан, напугать, крепко ударить по той психологии «complacency» (самоуспокоенности), которая после Сталинграда стала стихийно возрождаться как в низах, так и особенно в верхах общественной пирамиды. Именно имея это в виду, я решил по крайней мере обратиться хоть со словом предостережения к нашим союзникам.
23 февраля 1943 г. при активном участии советского посольства и британского министерства информации в Лондоне была устроена большая выставка на тему «25 лет СССР и Красной Армии». Открывая эту выставку, я во вступительном слове сказал:
«Как ни радостны наши победы (под Сталинградом), как ни ценны успехи вашей восьмой армии (в Африке), было бы величайшей ошибкой думать, что фашистская Германия уже дышит на ладан. К сожалению, это еще не так. Германской военной машине в течение последних месяцев нанесен ряд тяжелых ударов, но она еще не сломлена. Она еще функционирует, она еще сильна. Фашистская Германия еще держит в руках много карт — территориальных и других, — которыми она может играть. И перед союзными нациями лежит еще длинная и трудная дорога, прежде чем будет достигнута их цель: полный разгром и уничтожение врага. Ничем меньшим мы не можем удовлетвориться!.. Путь от Моздока до Ростова и от Сталинграда до Харькова был не прогулкой для Красной Армии. Это был путь героической борьбы.
Слово предостережения кажется мне особенно необходимым потому, что сейчас кое-где, в кое-каких кругах победы Красной Армии начинают создавать то, что я назвал бы «оптимистическими иллюзиями». Кое-где, в кое-каких кругах люди начинают думать, что немцы уже бегут, что победа вот-вот за углом, что в силу этого можно уже несколько разогнуть спину и вернуться к чувствам, привычкам, интересам мирного времени. Нет ничего опаснее такого настроения!»
Наша выставка очень удалась, на ней всегда было много посетителей. Одновременно, как я уже рассказывал, в Альберт-холле британским правительством было устроено торжественное чествование 25- летия Красной Армии. По адресу Советского Союза отовсюду неслись слова благодарности и восторженных похвал, но… дело вторжения в Северную Францию весной 1943 г. никак не двигалось вперед.
Хотя Черчилль и публично, и в частных беседах обещал быстрое завершение военных операций в Северной Африке, развитие событий там, как и надо было ожидать, происходило гораздо медленнее, чем предполагалось. Тут сказывались ж неудачи главкома Эйзенхауэра, и трения между Вашингтоном и Лондоном, и военная неопытность англо-американских войск, и более высокий уровень военного командования у противника, во главе которого стоял Роммель, и многое другое.
Дела пошли несколько лучше, когда в конце февраля 1943 г. английский генерал Александер был назначен командующим тунисским фронтом (под общим руководством Эйзенхауэра). Две армии — 1-я с запада и 8-я с востока начали концентрированные военные действия против германо-итальянских сил в Тунисе, достигавших к этому времени примерно 200 тыс. человек. Главная атака началась 22 апреля, 2 мая Черчилль в очередном послании Сталину писал:
«Со времени нашего вступления в Тунис мы захватили около 40 тыс. пленных, кроме того, противник потерял 35 тыс. убитыми и ранеными. Потери 1-й армии составили около 23 тыс. и 8-й армии — около 10 тыс. Общие потери союзников составляют приблизительно 50 тыс. человек, из которых 2/3 являются англичанами.
Сражение будет продолжаться по всему фронту с крайней интенсивностью»[256].
Атаки англо-американцев все более усиливались, территория, занятая противником, все более сокращалась, его потери все более возрастали, его положение становилось все более безнадежным. Наконец, 13 мая генерал Александер донес Черчиллю, что «кампания в Тунисе закончена, всякое сопротивление врага прекратилось, мы являемся хозяевами североафриканского побережья»[257].
Таким образом, вопреки «оптимистическим» предсказаниям Черчилля, операция «Факел» затянулась на целых шесть месяцев, и это сыграло самую отрицательную роль в деле открытия второго фронта в 1943 г.
В послевоенные годы вокруг вопроса о войне 1942–1943 гг. в Африке разгорелись большие споры, не законченные еще сейчас. Черчилль в своих мемуарах чрезвычайно высоко оценивает битвы под Эль- Аламейном и в Тунисе. О первой он пишет:
«Она по существу означала «поворот судьбы». Можно почти сказать: до Аламейна у нас никогда не было побед, после Аламейна у нас никогда не было поражений»[258] .
О второй он говорит:
«Не может быть никакого сомнения в величии нашей победы в Тунисе. Она выдерживает сравнение со Сталинградом!»[259]
Историки и политики Запада в течение многих лет на все лады развивали и разрабатывали тезис, сформулированный Черчиллем в только что цитированных словах. Некоторые из них при этом заходили так далеко, что действительным поворотным моментом всей второй мировой войны признавали именно две названные североафриканские битвы и отводили Сталинграду второстепенное значение. Наиболее «объективные» из них готовы были считать «поворотным пунктом» Аламейн — Тунис плюс Сталинград.
Однако сейчас, в свете исторической перспективы, пора переходить к более правдивой оценке истинного значения различных событий второй мировой войны. Исходя именно из такого стремления, я отнюдь не собираюсь снижать роль военных операций, происходивших в Северной Африке. Несомненно, Аламейн и Тунис были крупными успехами англо-американцев и оказали свое влияние на общий ход и исход войны. Но мне тут невольно вспоминается, как сам Черчилль в послании Сталину от 11 марта 1943 г. говорил, что «масштабы этих операций (в Тунисе. — И.М.) невелики по сравнению с громадными операциями, которыми Вы руководите»[260]. Британский премьер тогда, в самый разгар тунисской битвы, ясно понимал реальные соотношения и пропорции. Почему же потом, когда пушки замолчали и он сел писать мемуары, Тунис стал «выдерживать сравнение со Сталинградом»?
Нет, нет! Всякий мало-мальски объективный человек в наши дни не может подписаться под таким заявлением. Дело обстоит совсем иначе. Ибо, если сопоставить битву на Волге с одновременными битвами в
