только ему удастся заполучить хоть малейший предлог.
Их семьи не ссорились — ни разу при их жизни, равно как и при жизни их отцов, дедов и даже прадедов. Никто не обменивался оскорблениями, никто не страдал от запутанной любовной истории, никто не сражался из-за владений, влияния или чести. Проблема была проста — одна на все кланы, правящие двумястами шестидесятью провинциями страны. И именовалась эта проблема — Сэкигахара.
Так называлась маленькая деревушка на западе Японии, совершенно ничем не примечательная. Но событие, произошедшее рядом с ней в четырнадцатый год правления императора Гоёдзэя, до сих пор продолжало влиять на жизни множества людей. Однажды утром на исходе осени, когда на землю лег иней и сгустился туман, в долине рядом с этой деревушкой сошлись в схватке двести тысяч самураев, разделенные на две армии. Одну вел Токугава Иэясу, князь Канто. Вторая выступала под знаменами Исида Мицунари, правителя западной Японии.
Предок Гэндзи, Нагамаса, был на стороне Исида. За месяц до сражения ему было открыто во сне, что клан Токугава лишится всех своих прав и привилегий, включая княжеский титул. К концу того осеннего дня Нагамаса и еще восемьдесят тысяч самураев погибли, а Иэясу восторжествовал. Вскоре он сделался сёгуном, и этот титул сохранялся за его семейством по нынешний день. Гэндзи ничуть не сомневался в правдивости сна, приснившегося его предку. Просто Нагамаса неправильно рассчитал время.
Хотя Нагамасу погиб, и клан Окумити оказался в числе побежденных, он не был уничтожен подчистую. Довольно много противников Токугавы сумели избежать поголовного уничтожения. И вот уже двести шестьдесят один год они терпели и лелеяли планы мести. А сторонники Токугава — в том числе и предки Гэйхо — все это время размышляли, как бы их все-таки истребить. Вот чем занимались японцы, пока чужеземцы создавали науку и завоевывали мир. А теперь может получиться так, что пока японцы будут раз за разом переигрывать все то же древнее сражение, чужеземцы завоюют Японию.
Господин… — Крестьянин вполз в комнату на коленях, пробороздив пол лбом, будто плугом. — Ваша уважаемая ванна готова.
Бедолага дрожал от страха.
Гэндзи хотелось приказать ему выпрямиться. В конце концов, это его дом, а Гэндзи — всего лишь непрошенный гость. Но он, конечно же, не мог этого сказать. Его, как и этого крестьянина, чей дом они выбрали для ночевки, по рукам и ногам связывал древний окостеневший этикет.
Спасибо, — сказал Гэндзи.
Крестьянин, так и не разогнувшись, проворно отполз в сторону, чтоб благородный господин мог пройти, не переступая через его ничтожное тело. В истерзанном страхом сердце хозяина дома теснились сейчас две надежды. Во-первых, он надеялся, что господин не сочтет скромную крестьянскую бадью слишком оскорбительной для своей персоны. За то время, что господин находился здесь, жена и дочь хозяина дома стерли руки в кровь, отмывая бадью дочиста. Крестьянин безмолвно воззвал к будде Амида: пусть она окажется достаточно чистой! Во-вторых, он надеялся, что господин, привыкший к легендарным куртизанкам Эдо, не заинтересуется его дочерью. Ей исполнилось пятнадцать — первый расцвет женственности, — и в деревне ее считали красавицей. Но сейчас отец предпочел бы, чтоб она была такой же уродиной, как дочка Муко. Он снова вознес молитву будде Амида, умоляя Сострадательного о защите и милосердии. Только бы пережить эту опасную ночь!
Тем временем младший сын крестьянина, не жалея сил, под присмотром Таро вычистил и накормил лошадей. Конечно, у них не было подходящего корма для столь породистых жавотных, потому мальчик сбегал в деревню и выпросил у старосты сена. Он вернулся с пятидесятифунтовым тюком на плечах. Жаль, что старшего брата, Синити, нет дома — он бы помог. Но Синити месяцем раньше забрали в армию князя Гэйхо. Кто знает, где он сейчас и когда вернется домой… Война приближается. Все так говоря. Война с чужеземцами. Война между сторонниками сёгуна и его противниками. Две войны сразу: внутренняя и против внешних врагов. Умрет множество людей — тысячи, десятки тысяч, может, даже миллионы. Возможно, Синити безопаснее будет в армии, чем здесь, на крестьянском подворье. Тут из дома вышел Гэндзи. Мальчик рухнул на землю и уткнулся лицом в грязь.
Хидё и Симода стояли на страже у входа в купальню. В купальне Гэндзи обнаружил жену и дочь хозяина дома. Они тоже застыли в земном поклоне, трясясь от страха. Будь на месте Гэндзи демон из преисподней, они и то не были бы напуганы сильнее. Хотя, если так подумать, чем для крестьянина знатный господин отличается от демона?
Гэндзи услышал, как одна из женщин тихо всхлипнула. Даже не глядя он понял, что это была мать. Она думала — и неудивительно, — что господин пожелает, чтоб ему помогали при купании, заметит, какая красивая у них дочь, и потребует ее себе на ложе. Это если он по характеру терпелив. Если же нет, он может взять девушку прямо здесь, на полу, даже не выкупавшись.
Можете идти, — сказал Гэндзи. — Я предпочитаю мыться в одиночестве.
Да, господин! — отозвалась мать, а мгновением спустя дочь эхом повторила ее слова. Так и не встав с колен, женщины пятясь покинули купальню.
Поздно ночью, собравшись в сарайчике, семейство принялось обсуждать завернувшего к ним высокородного гостя.
Должно быть, это столичный придворный, — шепотом сказал крестьянин. — Слишком уж он утонченный для воина.
Но кони у них боевые, — возразил сын. — Они едва-едва терпели меня рядом с собой. Если б тот бритоголовый самурай не присматривал за ними, они могли бы меня вовсе затоптать, пока я их чистил и кормил.
Может, они едут в армию к князю Гэйхо, — сказала мать. — Хорошо бы! Чем больше людей будет у князя, тем меньше опасностей будет грозить нашему Синити.
И она принялась мысленно повторять мантры, обращенные к будде Амида, шевеля пальцами, как будто у нее в руках по-прежнему были ее драгоценные четки из сандалового дерева. Женщине недоставало их — но пусть уж они лучше будут там, где они сейчас. Священный талисман висел нынче на шее ее первенца, Синити. Четки непременно оборонят его от всякого зла, привлекут к нему добро и сберегут ее мальчика. Синити было всего шестнадцать, и он впервые покинул дом.
Может, и так, — согласился глава семейства. — От молодого господина большого толка в битве не будет. Но его люди на вид сильные.
А может, это какой-нибудь принц? — сказала дочь. — Он такой красивый!
Тихо! — прикрикнул на нее отец и наугад отвесил оплеуху. Попал, невзирая на темноту. Девушка ойкнула. — Кто бы он ни был, он привык брать то, что пожелает. Так что утром ты чтоб носа не высовывала из сарая, пока они не уедут!
Но четверо гостей ускакали еще до рассвета. Вернувшись в дом, крестьянин обнаружил на скромном алтаре предков аккуратно свернутый шарф из шафранового шелка. На следующей неделе он отнес шарф в Эдо и обнаружил, что тот стоит больше, чем его доля урожая за прошлый год.
Гэндзи и его люди взяли в дорогу выносливых лошадей и гнали их во весь опор. Если удастся сохранить скорость, к полудню они уже доберутся до монастыря Мусиндо. Им удалось пересечь почти всю провинцию Ёсино, ни разу не столкнувшись с войсками Гэйхо. За следующей рекой уже начинались владения друга Гэндзи, Хиромицу, князя Ямакавы. Это был еще один человек, которого Гэндзи вряд ли бы узнал. Хиромицу был его другом в том же самом смысле и по той же самой причине, по которой Гэйхо был врагом. Далекий предок Хиромицу тоже оказался под Сэкигахарой на стороне проигравших.
Свернув на последний отрезок пути, уже ведущий к самой границе, путники внезапно натолкнулись на пятерых конных самураев, возглавлявших колонну из сорока копейщиков. Этот отряд, как и те, которых видел Таро, двигался на юг.
Гэндзи придержал коня, давая солдатам время отойти к краю дороги. Хотя на одежде его не было герба и ехал он без знамени, все — одежда, породистый конь, поведение его спутников — выдавало в нем знатного господина. Обычай требовал, чтоб эти простолюдины — да и самураи, уступавшие ему знатностью, — посторонились и пропустили их..
Но они и не подумали сторониться. Их предводитель крикнул:
А ну, прочь с дороги!
Гэндзи натянул поводья, вынудив коня остановиться. Заметь он этот отряд пораньше, он велел бы
