речи.
— Мы ясно слышим друг друга, хотя нас разделяет тысяча миль.
Таро поспешно вернулся на кухню.
— Воду и тряпки! — велел он Мунё и Ёси.
— Ради милосердного сострадательного Будды, — взмолился Ёси, — только не говори, что он снова загадил свою комнату!
— Раздевайтесь до набедренных повязок, — сказал Таро. — Нечего пачкать одежду.
Он снял рясу, аккуратно свернул и положил на полку.
Когда они прошли сквозь сад и приблизились к хижине, Таро вдруг с ужасом осознал, что оставил дверь открытой. Двое его спутников тоже увидели эту открытую дверь и остановились, словно вкопанные.
— Ты что, не запер дверь, прежде чем уйти? — спросил Мунё.
— Надо сходить за помощью, — обеспокоенно произнес Ёси.
— Подождите здесь, — велел им Таро.
Он с величайшей осторожностью приблизился к хижине. Он не просто оставил дверь открытой. Зловоние было столь сильно, что он даже не заглянул внутрь, прежде чем отправиться за помощниками. Хотя вряд ли их подопечный смог бы освободиться от всех тех веревок, что удерживали его на месте. После вчерашнего прискорбного происшествия с Дзёдзи они не только крепко связали господину Сигеру руки и ноги, но и обвязали его четырьми веревками, закрепив их у разных стен. Сигеру не мог сдвинуться ни в какую сторону больше чем на фут — по крайней мере одна из веревок остановила бы его. Однако же Таро полагалось проверить, все ли в порядке.
За время его отсутствия зловоние нисколько не уменьшилось, но сейчас Таро было не до запаха.
— Господин!
Ответа не было. Таро быстро заглянул в хижину. Четыре веревки были по-прежнему привязаны к стенам — но не к Сигеру. Прижавшись с стене, Таро оглядел правую половину комнаты, потом передвинулся и точно так же осмотрел левую сторону. Хижина была пуста.
— Сообщи настоятелю, — приказал Таро Ёси. — Наш гость покинул свои покои.
Ёси помчался поднимать тревогу. Таро и Мунё тем временем еще раз нерешительно заглянули внутрь.
— Возможно, он покинул храм и отправился в Акаоку, — сказал Мунё. — А может быть, он прячется где-нибудь здесь. Хоть он и болен, он по-прежнему в совершенстве владеет искусством маскировки. Он мог бы спрятаться в этом саду вместе с десятком кавалеристов, а мы бы его и не увидели.
— У него нет десятка кавалеристов, — мрачно заметил Таро.
— Я и не говорю, что есть. Но если бы были, мы и тогда бы его не обнаружили. А в одиночку он и подавно с легкостью ускользнет от наших глаз.
Таро на это ничего не ответил: во-первых, потому, что увидел перепуганный взгляд Мунё, устремленный куда-то за спину ему, Таро; а во-вторых, потому, что секунду спустя в затылок ему ударил камень размером с кулак — только об этом он узнал позже.
Когда к Таро вернулось сознание, он увидел, как Сохаку чем-то смазывает подбитый глаз Мунё. Глаз так заплыл, что совсем не открывался. Мунё бросил на Таро убийственный взгляд — вторым глазом.
— Ты ошибся! Господин Сигеру находился в хижине!
— Но как это может быть? Я осмотрел ее — там было пусто!
— Ты не посмотрел вверх. — Сохаку проверил повязку, успевшую обхватить затылок Таро. — Ничего, жить будешь.
— Он уцепился за стену, прямо над входом, — пояснил Мунё. — И спрыгнул оттуда, когда ты повернулся спиной к хижине и заговорил со мной.
— Господин, мне нет прощения! — возопил Таро и попытался пасть ниц, но Сохаку остановил его.
— Успокойся, — мягко сказал настоятель. — Считай это ценным уроком. Господин Сигеру двадцать лет был главным наставником воинских искусств нашего клана. Потерпеть поражение от него не стыдно. Но это, конечно же, не извиняет твоей небрежности. В следующий раз, прежде чем покидать его, убедись, надежно ли он привязан. И всегда запирай дверь.
— Да, господин.
— Подними голову. А то у тебя снова откроется кровотечение. И я — настоятель, а не господин.
— Да, преподобный настоятель, — послушно повторил Таро. — А господина Сигеру уже нашли?
— Да. — Сохаку улыбнулся, но улыбка вышла невеселой. — Он в оружейне.
— У него есть оружие?
— Ну, а ты как думал? — поинтересовался Сохаку. — Он — самурай, и он в оружейне. Да, у него есть оружие. На самом деле, у него сейчас все оружие, а у нас — никакого, кроме того, которое мы сумеем соорудить из подручных материалов.
Тут прибежал Ёси. Он по-прежнему оставался в одной набедренной повязке, но теперь в руках у него был десятифутовый шест, явно только что вырезанный в храмовой бамбуковой роще.
— Господин, он не пытается вырваться наружу. Мы завалили дверь в оружейню поленьями и мешками с рисом. Но если он действительно пожелает выйти…
Сохаку кивнул. В оружейне хранилось три бочонка с порохом. Так что Сигеру сможет проложить себе путь через любую преграду. Равно как и взорвать оружейню вместе с собой, если пожелает. Сохаку встал.
— Оставайся здесь, — приказал он Ёси. — Позаботься о своих товарищах.
И настоятель отправился к оружейне. Там уже собрались все прочие монахи, вооружившиеся, подобно Ёси, бамбуковыми шестами. Не самое лучшее оружие против человека с мечом, остающегося, несмотря на нынешнее свое безумие, лучшим фехтовальщиком Японии. Настоятель порадовался, увидев, что его люди грамотно расположились. Четыре наблюдателя встали у тыльной стороны здания, а три пятерки остались у входа; если Сигеру надумает уходить, он, скорее всего, пойдет именно здесь.
Сохаку подошел к главной двери. Она действительно была завалена поленьями и мешками. За дверью слышался свист воздуха, рассекаемого сталью. Сигеру упражнялся — скорее всего, с двумя мечами. Он был одним из немногих современных фехтовальщиков, которым хватало силы и искусности работать с двумя мечами, в стиле, созданном двести лет назад легендарным Мусаси. Сохаку почтительно поклонился и сказал:
— Господин Сигеру! Это я, Танака Хидетада, командир кавалерии. Могу я поговорить с вами?
Ему подумалось, что прежнее его имя, быть может, вызовет меньше замешательства. А может, и пробудит какой-то отклик. Ведь они с Сигеру двадцать лет были товарищами по оружию.
— Вы видите воздух, — донеслось из-за двери. — Разноцветные слои на горизонте, гирлянды вокруг заходящего солнца. Так прекрасно, что захватывает дух.
Сохаку не понял смысла этих слов.
— Господин, могу ли я чем-нибудь помочь?
Ответом ему был лишь свист меча.
Баркас пробирался сквозь запутанную паутину причалов, образующих порт Эдо. Над водой поднимался легкий туман и оседал на щеках Эмилии ледяной росой. Рядом с «Вифлеемской звездой» уже высился «Астерн», японский лихтер, готовый перевозить груз с шхуны на берег.
— Мы направляемся вон туда, — сказал Зефания. — Вон в тот дворец у моря. Хозяин именует его «Тихий журавль».
— Что-то он больше похож на крепость, чем на дворец, — отозвался брат Мэттью.
— Исключительно верно подмечено, брат Мэттью. И постарайтесь не забывать, куда мы направляемся. В гнездо самых кровожадных язычников, какие только существуют на белом свете. «Иные — колесницами, иные — конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся».
— Аминь, — откликнулись брат Мэттью и Эмилия.
Эмилию одолевали мысли о будушщем. Впереди маячила ее судьба. Совпадет ли она с ее упованиями? Эмилия сидела рядом со своим нареченным женихом, преподобным Зефанией Кромвелем, и
